А на меня в детстве мамка орала. За дело, конечно, не просто так, но тем не менее.
Так орала, что мне кажется, лучше б у меня был злой батя с толстым ремнем, чтоб пиздил за двойки и плохое поведение.
Вот представь себе, анон, что ты четырехлетний пацан. Что делает ребенок когда его обзывают хулиганы, или кричит воспитательница в детском саду? Идет плакаться к мамке, разумеется. Или к бате, но у меня батька не было, так что выбирать не приходилось.
А что делать если на тебя орет и обзывает твоя родная мать? С чувством орет, с ненавистью, так надрывается, так обзывает, что любой гопник-хулиган от такого крика под шконку забьется и сдохнет там от отчаянья. В эти моменты все окружающие предметы будто переставали существовать, и я оставался один на один с ебаным хтоническим ужасом, что буквально пятнадцать минут назад был моей мамой. К кому теперь бежать плакаться, если то единственное существо, в котором ты видел спасение от всех бед, теперь является твоим врагом номер один? И вот от этого ощущения тотального отчаянья во мне накапливалось столько горечи и страха, что чувства просто не успевали выходить наружу со слезами и криком, накапливаясь внутри колючим комком. Я буквально чувствовал как он давит на мои внутренности, и от этого сгибался пополам в прямом смысле слова.
Потом, конечно, все устаканивалось. Всегда по разному, но в обычно через пару дней я чувствовал себя как ни в чем не бывало.
Вот эти крики я пронес с собой через всю жизнь. Это были самые страшные моменты в моей жизни, и одни из самых ярких детских воспоминаний. Я много чего боюсь, но так как тогда, в детстве, напугать меня уже вряд ли что-нибудь сможет.

Сейчас мне почти двадцать, и я выше своей мамки на полголовы, может, чуть меньше. Но я до сих пор шугаюсь когда маман начинает повышать голос.
Такие дела.