Тут неоднократно поднимался вопрос о последствиях девственности. Очевидно, что разные люди относятся к этому по-разному. Есть те, кому искренне похуй (на мой взгляд, ими можно восхищаться). Но большинство девственников сильно из-за этого переживают, что выливается в депрессии, неврозы или еще какую-нибудь подобную залупу. В конечном итоге все эти негативные эмоции превращаются в агрессию, которая направлена либо на себя (что может закончится самоубийством), либо на окружающих (что может закончиться убийством). Приведу пару примеров из судебной практики, ярко описывающих последнюю категорию людей.


Е., 23 года, ранее не судимый и признанный впоследствии невменяемым в связи с обнаружением у него шизофрении, совершил убийство четырех женщин в одной из центральных областей России.

В первый раз он вышел на шоссе с целью, как сам пояснил, кого-нибудь убить; в рюкзаке у него был топор. Он стал прогуливаться вдоль шоссе и поджидать жертву; вскоре появилась девушка 16 лет, он пропустил ее вперед, затем догнал и нанес топором удар в шею, потерпевшая стала кричать, но вскоре была им зарублена. Оттащил ее в кусты, раздел, отрезал груди, чтобы съесть, поскольку, по его словам, думал, что там мясо, а там оказался жир, поэтому не стал их есть и выбросил. Ножом прорезал влагалище до анального отверстия и попытался отрезать голову, но у него не получилось. Отрезанные груди потом все-таки нашел, положил в целлофановый пакет и унес домой, но около дома выбросил. Половой акт даже не пытался совершить.

Тем же летом и с той же целью сел в пригородный поезд, где ему попались на глаза две молодые женщины. Они сошли с поезда и пошли купаться на озеро, а он вслед за ними. Одна разделась догола, а вторая была в купальном костюме, а Е. сидел в кустах и смотрел на них в течение 2—2,5 часа. Женщины оделись и пошли на станцию, убийца догнал их и тем же топором сначала ударил в шею ту, что была раздета догола, а вторая с криками стала убегать, но все-таки он убил ее двумя-тремя ударами в шею. Трупы оттащил в кусты и стал обеим наносить ножом удары в грудь и во влагалище, во влагалище же одной из них засунул ветку. Обеих девушек раздел, но не пытался изнасиловать, а только, как сам рассказывал, «чтобы посмотреть».

Последнее, четвертое, убийство было совершено Е. на одной из аллей недалеко от автобусной остановки. Здесь он увидел женщину, схватил ее за руку и потащил в кусты, где нанес удар сначала топором в шею, а затем около пятнадцати ударов ножом в живот. Засыпал ветками. Попыток изнасилования не предпринимал.
Итак, четыре совершенно зверских, внешне ничуть не мотивированных убийства, четверо юных женщин, погибших в муках и ужасе. Но что же толкнуло на убийство тоже молодого человека, довольно приятного, даже миловидного внешне, с тонким лицом и развитой речью, довольно стеснительного, особенно когда в его присутствии речь заходила о сексуальных отношениях.

Конечно же, он психически больной человек. На улице, в других общественных местах слышал голоса: они договаривали за него конец фраз, которые были у него в голове, называли «пидером», ругали матом; даже по радио слышал, как называли его имя. Мысли повторяли дети и прохожие на улице, голоса слышал ушами или они возникали в голове, но чаще мысли повторяли женщины, поэтому «я решил их убивать. Это была моя месть людям, поскольку они толкали меня на это, говорили вслух о моих ощущениях: «тут ребрышко», «тут кусочек мяса», «ага, вот заболел желудок». Они чувствовали мой организм, измучился, что из моей головы снимали показания. Как-то нарушается работа внутренних органов, происходит сжатие головы, сжимается тело, нарушается симметрия и сердцебиение, ритмика желудка. Мысли все были всплывающие, звучащие, но неясные для меня. Под кожей что-то двигалось, кожа отслаивалась, в тело входила энергия, и я делался ватный. Но, главное, женщины чесали мои мысли они унижали меня, все это скапливалось в груди, не было сил этого перенести».

Е. вырос в семье, которую вряд ли можно назвать благополучной. Отец, по данным уголовного дела, был жесток и ревнив, детям уделял мало внимания и ушел из семьи, когда сыну было 5 лет. О матери он в начале беседы отзывался очень хорошо, говорил о том, что она ему уделяла много внимания, но по мере углубления разговора признал, что она «мне что-то недодавала и я считаю ее виновной передо мной», в целом характеризуя ее как властную, жесткую женщину. («Если бы я выбирал жену, я выбрал бы помягче, не такую строгую, как мать».) Одним словом, тесного психологического контакта с матерью у него не было. Но еще более важно то, что у него «никогда ничего не получалось с девчонками; хотя они ко мне относились нормально, я ни с кем из них не дружил. До армии я дружил с девушкой, Ольгой, но она мне в близости отказывала, а другим боялся это предложить. На такие темы никогда с ребятами не говорил, да и вообще с ними мало дружил. Я остался девственником».

Из этих данных видно, что перед нами отчужденная, малоконтактная личность, у которой совершенно не сложились отношения с представительницами противоположного пола, более того, он ни с кем из них не имел половых контактов, что не могло не причинять тяжких переживаний, вызывать ощущение выброшенности, ненужности, отверженности. Отсюда резко враждебная позиция по отношению к женщине, что нашло яркое отражение в бреде, в котором женщины чаще и хуже, чем другие, говорили о нем, оскорбляли, копались в организме и разрушали его. Для него логично поэтому убивать их как виновных не только в физиологических страданиях, но и нагло вмешивающихся в его мысли и даже в тело. Женщины становятся агрессивными, от них надо защищаться, что Е. и делает.

Очень важный и столь же сложный вопрос: почему голос (голоса), который Е. слышал в голове, называл его «пидером», т.е. педерастом, пассивным гомосексуалистом, причем надо отметить, что он часто жаловался на это врачам. Мы полагаем следующее: поскольку Е. оставался девственником, т. е. был неспособен проявить мужское начало, всегда активное, то мог ощутить себя в женской роли. Это приносило ему дополнительные страдания и унижения, убеждая в том, что виноваты во всем женщины, т. е. он гомосексуалист потому, что они отказывают ему в половой близости, тем более что голоса, произносившие упомянутое оскорбительное слово, по большей части принадлежали женщинам.