бамп

ван мо

>>170050227 (OP)
Самая лучшая книга для тебя это надписи на освежителе воздуха.

еще разок

>>170050333
было такое

>>170050227 (OP)
недавно читал, понравилось.

особенно хорошо описана эта ЖАЖДА у алкаша. именно через это дух отеля вселился в Джека.

>>170050424
И да, она немного затянута. то бишь большая книга.

>>170050227 (OP)

Можно много спорить, много говорить о вкусах, но, объективно, Кинг - лучший из ныне живущих.

>>170050424
вот не смог, была ну кууууча свободного времени, но кинг, это же блядь полный пиздец, я понимаю у всех свои заморочки, но блядь как этот поц смог добиться всего чего добился, блядь, я действительно не понимаю нихуя

>>170050495

На мою одноклассницу похожа. Оч крутая девченка (моя одноклассница).

>>170050227 (OP)
кино талантливый писатель. частенько растрачивающийся на хуйню. сердца в атлантиде, допустим-то, может сойти и за шидевр. а какой-нибудь мобильник может и мусором показаться.

Обожаю этот неспешный подробный стиль изложения у Кинга. Позволяет отлично поаутировать в книгу.
Кстати, может кто в теме, чем гет взяли вчера?

>>170050677
эта оп пишет, ага
есть же дин кунц, в разы круче, альфред бестер, да дохуя кого есть

>>170050677
рассказы почитай. если тебе меньше 18. если нет, то лучше забудь.

>>170050227 (OP)
Согласен, Стивен Кинг это ебаный графоман. Рассказы у него хорошие, а книжки очень затянуты

>>170050227 (OP)
Кинг классик, мань. Но не все у него романы годные, да. А уж после того как он стал свою говноэпопею с Башней писать и вставлять отсылки на неё в каждый блядь рассказ так вообще сука ебаная стал, а не человек. Вот читаю Черный Дом, продолжение уёбищнейшего Талисмана, которое охуенно, что невероятно. НО, опять нахуй Алый Король, вообще с нихуя. Сукаа, чё за пидорас я ору.

>>170050227 (OP)
Не рассказывай ничего про Сияние, если не читал Шум и ярость Фолкнера. Вот это действительно невозможно читать

>>170050227 (OP)
Не читал, фильм выехал на Джеке Николсине и Кубрике. Сам Кинг обоссал фильм и сделал свой.
/тхред

>>170050793
я в теме. стихотворение каким то классическим. то ли пушкин то ли блять жуковский какой то. хуй его знает не помню.

>>170050769
"Сердца в Атлантиде" божественна именно своим описанием поколения.
"Мобильник" — дикая хуйня, но расписано один хуй интересно.

>>170050907
Вот "Башню" почитать надо будет.

>>170050227 (OP)
фильм рили параша, кингу осилил

>>170050852
я лучше Чехова почитаю, антошу, ага, я серьезно

>>170050933
обоссал то он фильм, а сделал говно. как иронично.

>>170050973
Я первую часть сердец прочёл, годно да, потом как оказалось он этого деда тоже в Башню спихнул. А продолжение, где пацан вырос уже чёт упустил.

>>170051025
Не смотрел, но критик сказал что хуита нудная.
https://www.youtube.com/watch?v=u4V7NllEE4k

>>170050227 (OP)
Нихуя вы блять не понимаете. Весь фильм Сиияние Кубрик сделал только для того, чтобы рассказать, чтоо именно он снимал постанову с высадкой американцев на Луне

>>170050928
Фолкнера точно не читал, в свое время перечитал адовое количество разной хуйни, просто потому что было (не знаю застал ты книги по макулатуре), а хотя нет, над пропастью во ржи его? гуглить лень

>>170051115
Щас бы этого очкариту слушать, а не своё мнение иметь.

>>170051228
Ну кинг либеральное мудило, нахуй мне его книги/фильмы лицезреть? Кубрик - красавчик, всё у него смотрел, ОП - хуй.

оно такое оно

>>170051016
лучше почитай чехова антошу, почитай гоголя, почитай борхеса, селинджера и кто там еще мастер рассказа. да и кинга прочти когда время будет, он типа хуже не становится, от того что есть кто то лучше.

>>170051173
Исход тоже хуйня, вот вспомнил, пиздец, постапокалипсис ебаный. Думал в конце хоть какое-никакое противостояние будет, ан нет, он просот нахуй взорвал всех плохих атомной бомбой из деус экс махины. Сын шалавы. А вот Кристина пиздатейшая.

>>170051180
Нет, над пропастью во ржи Сэлинджера. Макулатуру застал, конечно. Более того недавно купил пару книг себе, чтобы вспомнить, так сказать, то самое чувство

>>170050227 (OP)
Переслушал практически все книги Кинга. Очень нравится, как он атмосферно описывает Америку второй половины 20-ого века.

>>170051290
сам дурак, мне вот адово нравится Альфред Бестер, и надо понимать, что его я в переводе читал, вот вопрос, почему, блядь Бестера нет, а есть хитрощурившийся Кинг блядь, ну вот пачему

Щас читаю Маренову Розу, не дай бог окажется что в этой ебаной картине, которая меняется, проход в Пустошь к Алому Королю. Кингу сразу по ебалу выдам. Ну и я думал что там у это бабы героини случится типа заклин и у неё появится вторая личность, а она просто сбежала нахуй.

>>170051319
почитай отца с матерью, антош

>>170051469
Критик пидоран похлеще Бэдвысерана.

>>170051469
если ты тян, то я б с тобой замутил любовь.

>>170050227 (OP)
Мне у него больше Мизери нравиться, про ебанутую фанатку.

>>170050739
дала тебе или слишком крута для тебя?

>>170051569
и хозяина еще.

>>170051345
эт оп, мне кстати Моэм очень нравился, как Чехов, по мне, я даже переводил его для мамы, она правда не прочла, а я понял, насколько я косноязычен

>>170050227 (OP)
Кинг всегда говно писал, чтиво для детишек.

>>170050227 (OP)
сияние это еще хуйня, я вот однажды ОНО стивена кинга прочитал до конца, это пиздец как не интересно то блять было, бред про какого-то паука еще в конце был вообще пиздец

Джек подошел к двери, извлек ключ, сунул его в карман и шагнул за порог. Под потолком горела люстра. Он взглянул на постель, увидел, что та не смята, а потом прошел прямо к двери в ванную. В нем росла странная убежденность. Хоть Уотсон не назвал ни номеров комнат, ни фамилий, Джек не сомневался, что именно эту комнату жена юриста делила со своим жеребцом, что именно в этой ванной ее нашли мертвой, полной барбитуратов и выпитого в баре «Колорадо».
Он толкнул скрытую зеркалом дверь ванной, и та распахнулась настежь. За ней было темно. Джек включил свет и осмотрел длинную, как пульмановский вагон, комнату. Она была оборудована в том стиле, который ни с чем не спутать — интерьер начала девятисотых годов, обновленный в двадцатые, — он был единым для всех ванных комнат «Оверлука». Только на четвертом этаже ванные были другими, византийски пышными, что как нельзя лучше подходило особам королевской крови, политикам, кинозвездам и капо, которые год за годом останавливались в этих номерах.
Большую ванну на львиных лапах прикрывала задернутая бледно-розовая пластиковая занавеска.
(и все-таки они действительно двигались!)
Тут Джек впервые ощутил, что теряет ту непривычную уверенность в себе (чуть ли не самонадеянность), которая охватила его, когда Дэнни понесся к нему с воплем: это она! это она! На копчик деликатно надавил ледяной палец, отчего температура тела Джека понизилась на добрых десять градусов. К этому пальцу присоединились другие, и внезапно вдоль спины побежали мурашки, они играли на позвоночнике Джека, как на каком-то первобытном инструменте.
Гнев на Дэнни улетучился. Джек сделал шаг вперед и отдернул занавеску. Во рту пересохло. Он чувствовал только сочувствие к сыну и ужас за себя.
Ванна оказалась пустой и сухой.
С поджатых губ крошечным взрывом слетело неожиданное Па! соединившее в себе облегчение и раздражение. В конце сезона ванну отдраили до блеска, лишь под двумя водопроводными кранами осталось поблескивающее пятнышко ржавчины. В воздухе стоял слабый, но явственный запах средства для чистки того сорта, что и не один месяц спустя после того, как им пользовались, способны раздражать ноздри запахом собственной добродетели.
Джек нагнулся и пробежался кончиками пальцев по дну ванны. Суше не бывает. Ни намека на влагу. То ли у мальчишки была галлюцинация, то ли он нагло врал. Джек опять рассердился. И тут его внимание привлек коврик для ног. Джек сдвинул брови. Что тут делает этот коврик? Ему следует лежать внизу, в дальней бельевой, на полке вместе с прочими простынями, полотенцами и наволочками. Вот где должно находиться все белье. В этих номерах даже постели не застлали по-настоящему: упаковали матрацы в чехлы из прозрачного пластика на «молнии», а потом укрыли покрывалами. Конечно, Дэнни мог сходить и принести коврик — ключ открывал и бельевые, — но зачем? Джек провел кончиками пальцев по коврику. Он был абсолютно сухим.
Вернувшись к двери, он остановился на пороге. Все нормально. Мальчишке привиделось. Вещи, все до единой, были на местах. Надо признать, коврик слегка озадачивал, но и этому имелось логическое объяснение: какая-то горничная в день закрытия безумно спешила и просто забыла убрать его отсюда. Любое другое объяснение…
Он шевельнул ноздрями. Дезинфицирующее средство, полный собственной правоты запах «я-чище-тебя». И…
Мыло?
Нет, конечно. Но раз уж Джек распознал запах, тот оказался слишком явным, чтоб пренебречь им. Мыло. Да не «Айвори», брусочки которого размером с почтовую марку дают в отелях и мотелях. Это был легкий и душистый аромат дамского мыла. Превосходный запах. «Камэй» или «Лоувайл» — сорт, которым в Стовингтоне все время пользовалась Венди.
(Подумаешь. Все дело в твоем воображении.)
(да, как и кусты, и все-таки они двигались)
(Нет, не двигались!)
Он неровной походкой прошагал к двери, ведущей в холл, ощущая только одно: в висках бьется боль. Сегодня произошло слишком много — более чем. Он не станет бить или трясти мальчишку, просто поговорит с ним, но, Бог свидетель, не намерен добавлять к своим проблемам еще и номер 217. Для этого недостаточно сухого коврика для ног и слабого запаха мыла «Лоувайл». Он…
За спиной вдруг раздался скрежещущий металлический звук. Он раздался как раз в тот момент, когда пальцы Джека сомкнулись на ручке двери, и сторонний наблюдатель мог бы подумать, что ее вытертый металл оказался под током. Джек судорожно дернулся, глаза расширились, лицо исказила гримаса.
Потом, справившись с собой (кстати говоря, только отчасти), он отпустил ручку и осторожно обернулся. Суставы хрустнули. Налившиеся свинцом ноги шаг за шагом вернули его к дверям ванной.
Занавеска душа, которую он отодвигал, чтобы заглянуть в ванну, теперь была задернута. Скрежет металла, прозвучавший для Джека скрипом мертвых костей в склепе, оказался скрежетом колечек занавески о палку под потолком. Джек уставился на нее. Лицо будто залили толстым слоем воска — снаружи мертвая кожа, а под ней живые горячие струйки страха. Так он чувствовал себя на детской площадке.
За розовой пластиковой занавеской что-то было. В ванне.
Оно виднелось сквозь пластик — плохо различимый, затемненный, почти бесформенный силуэт. Оно могло оказаться чем угодно. Тенью от прикрепленного над ванной душа. Давно умершей женщиной, которая лежит в ванне с куском мыла «Лоувайл» в окоченевшей руке и терпеливо ждет — не придет ли хоть какой-нибудь любовник.
Джек приказал себе храбро шагнуть вперед и откинуть занавеску. Чтоб обнаружить то, что может там находиться. Вместо этого он рваными, марионеточными движениями развернулся (в груди колотилось перепуганное сердце) и вышел обратно в спальню-гостиную.
Дверь, ведущая в холл, была закрыта.

>>170050227 (OP)
Осилил, книга норм, а фильм пролистал на быстрой перемотке, мне после книги не интересно. Я и Оно новое пролистал, и Нужные Вещи и ебаную хуету Томмикокеров, которые и в печатном варианте хотелось через 3 страницы читать, такая-то хуйня что пиздец. Башню не читал, но знаю что там есть момент где типа сидят все дохуя телепаты и шатают лучи. В треде писали что там многие герои из его книг, не удивлюсь что в этом лагере и СИЯЮЩИЕ из этого произведения.

Секунда, в течение которой Джек не сводил с двери глаз, растянулась и застыла. Теперь он ощутил вкус своего ужаса. Тот стоял в горле, подобно вкусу прокисшей черешни.
Прежними дергаными широкими шагами Джек приблизился к двери и заставил пальцы сомкнуться на ручке.
(Она не откроется.)
Но она открылась.
Шаря рукой по стене, он погасил свет, шагнул в коридор и захлопнул дверь. Он не оглядывался. Изнутри ему послышались странные звуки — далекие влажные глухие шлепки. Будто некое существо только-только выбралось из ванны, желая приветствовать гостя, да запоздало и, сообразив, что тот ушел до завершения обмена любезностями, кинулось к дверям (лиловое, ухмыляющееся) приглашать визитера обратно в номер.
Шаги приближаются к двери или это стучит сердце?
Он схватился за ключ. Тот словно покрылся тиной и не желал поворачиваться в замке. Джек атаковал его. Вдруг замок защелкнулся, а Джек с тихим стоном облегчения отступил к противоположной стене. Он закрыл глаза, и в голове нескончаемой вереницей поплыли старые термины
(чокнулся, не все дома, шарики за ролики заехали, парень просто спятил, крыша поехала, сдурел, не в себе, завернулся, ненормальный, придурок),
и все они означали одно: сошел с ума.
— Нет, — проскулил он, едва ли сознавая, что опустился до такого, опустился до того, чтоб скулить, зажмурившись, как маленький: «О Господи, нет. Ради всего святого, только не это».
Но сквозь хаос смятенных мыслей, сквозь молотом ухающее сердце Джек сумел расслышать тихий звук: это тщетно поворачивалась во все стороны дверная ручка. Это напрасно пыталось выбраться наружу нечто, запертое изнутри; нечто, чему знакомство с его семьей пришлось бы весьма по вкусу, а вокруг визжала бы буря и белый день становился бы черной ночью. Если бы Джек открыл глаза и увидел, как движется ручка, он потерял бы рассудок. Поэтому глаза не открывались, а неизвестно сколько времени спустя наступила тишина.
Джек заставил себя поднять веки, лишь наполовину убежденный, что она сразу же не окажется прямо перед ним. Но коридор был пуст.
Все равно ему казалось, что за ним наблюдают.
Он посмотрел на глазок посередине двери и задумался: что будет, если подойти и заглянуть? С чем он окажется с глазу на глаз?
Ноги Джека тронулись с места
(Теперь, ножки, не подведите)
раньше, чем он понял это. Он повернул прочь от двери и, шаркая по сине-черному ковру-джунглям, пошел к главному коридору. На полпути к лестнице Джек остановился и взглянул на огнетушитель. Ему подумалось, что складки полотна лежат немного иначе. Вдобавок Джек был абсолютно уверен, что, когда шел к двести семнадцатому, латунный наконечник указывал на лифт. Сейчас он смотрел в другую сторону.
— Этого я вообще не видел, — вполне отчетливо произнес Джек. Лицо его побелело и осунулось, а губам никак не удавалось усмехнуться.
Но вниз он на лифте не поехал — тот слишком напоминал разинутый рот. Слишком уж напоминал. Джек воспользовался лестницей.

>>170051949
может он количество знаков учитывал, ну для издателя - типа больше знаков - больше лаве, хер знает

>>170051771
встречаемся по петровско разумовской по традиции. я буду с розой ярко красною.

>>170052331
не судьба значит. будешь в кацапии, пиши.

>>170050227 (OP)
Одна из первых книг которую прочитал, мне понравилось, одна из лучших у Кинга. Насчет переоцененности... ну все знаменитости переоценены.

>>170050227 (OP)
> Стивен Кинг самый переоцененный автор современности.
Ты прав. Хотя разве он переоценён в качестве какого-нибудь властителя дум типа Льва Толстого или Достоевского? Он свою нишу коммерческого трэшового быдлочтива с успехом всю жизнь занимает и прекрасно себя в ней чувствует. Так что он не переоценён, а оценён по достоинству.

А мне вот из фильмов по его книгам понравилось Тайное Окно. И понравилась там концовка. Но если перед этим читал книгу, то более как-то целостно представляешь картину. И ещё Способный Ученик, концовка тупая и в фильме, но в книге уж слишком банальное ОН СПЯТИЛ И ПОШОЛ ВСЕХ УБИВАТЬ. Но я вообще не могу понять нахуй этот пацан напрягался, ведь никаких доказух у Калоши Эда нет, он мог сказать, мол, ну да, попросил его прикинуться моим дедом и сходить в школу вместо предков, чтоб мне не дали пизды и всё. Но то что он нацист я не знал.

>>170052297

Дэнни опять стоял под дверью номера 217.
В кармане лежал ключ-универсал. Мальчик пристально смотрел на дверь с некой алчностью, притупившей все прочие чувства, плечи и грудь под фланелевой рубашкой как бы подергивались и дрожали. Дэнни тихо, немузыкально гудел себе под нос.
Ему не хотелось возвращаться сюда, особенно после пожарного шланга. То, что он пришел, пугало его. Пугало и то, что он снова взял ключ, нарушив запрет отца.
Прийти сюда хотелось. Любопытство
(кот от любопытства сдох, мучаясь, загнулся, но, узнавши, в чем подвох, к жизни он вернулся)
рыболовным крючком впилось в мозг, ни на миг не отпуская, наподобие дразнящего русалочьего пения, которое нельзя унять. А разве мистер Холлоранн не сказал: «Не думаю, что здесь что-нибудь может причинить тебе вред»?
(Ты обещал)
(Слово дают для того, чтоб нарушать)
Тут Дэнни подскочил. Мысль, казалось, пришла извне, она жужжала, как насекомое, потихоньку сбивая с толку.
(Обещания дают, чтобы нарушать, милый мой тремс, чтобы нарушать, разрушать, разбивать вдребезги, на мелкие кусочки, дробить. В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ!)
Нервное похмыкивание превратилось в негромкое, монотонное пение: «Лу, беги ко мне скорей, ну, скорей, мой ми-илый».
Разве мистер Холлоранн ошибался? В конце концов разве не по этой причине Дэнни хранил молчание и позволил снегу запереть их здесь?
Просто зажмурься — и все исчезнет.
То, что Дэнни увидел в президентском люксе, исчезло. А змея оказалась просто пожарным шлангом, который свалился на ковер. Да, безобидной была даже кровь в президентском люксе — такая старая, пролитая задолго до того, как Дэнни родился или хотя бы наметился, что о ней раз и навсегда позабыли. Она напоминала фильм, который мог смотреть только Дэнни. В отеле нет ничего — в самом деле ничего, — способного причинить ему вред, и, если, чтобы доказать себе это, надо зайти в этот номер, разве он не сделает этого?
Лу, беги ко мне скорей…
(Кот от любопытства сдох, мучаясь, загнулся, милый мой тремс, тремс, милый мой, но, узнавши в чем подвох, к жизни он вернулся. От хвоста и до усов был котяра жив-здоров. Он узнал, что это)
(все равно, как страшные картинки, они не могут причинить вред, но, о Господи)
(бабушка, бабушка, какие у тебя большие зубки, уж не волк ли это в костюме СИНЕЙ БОРОДЫ, а может, СИНЯЯ БОРОДА в костюме волка, а я так)
(рад, что ты спросил, ведь кот от любопытства сдох, мучаясь, загнулся, и только НАДЕЖДА на то, что удастся узнать, в чем подвох, вернула его)
в коридор, синий ковер с извивающимися джунглями глушил шаги. Возле огнетушителя Дэнни остановился, сунул латунный наконечник назад в раму, а потом с колотящимся сердцем принялся тыкать в него пальцем, шепча: «Ну, давай, укуси. Ну, укуси, укуси, хрен дешевый. Не можешь, да? А? Ты просто пожарный шланг, дешевка. Только и можешь, что лежать тут. Ну, давай, давай!» Он почувствовал, как теряет рассудок от подобной бравады. Но ничего не произошло. В общем-то это был всего лишь шланг — полотно да латунь; можно раздирать его на кусочки, а он и не пикнет, не начнет извиваться и дергаться, пуская на синий ковер зеленую слизь, — это же просто огнетушитель, не ужасный Джек-Потрошитель и, уж конечно, не змей-душитель… и Дэнни заспешил дальше, потому что был
(Опаздываю, ах, как я опаздываю, сказал белый кролик)
белым кроликом. Да. Теперь во дворе рядом с детской площадкой сидел белый кролик — некогда он был зеленым, но сейчас побелел, словно ветреными, снежными ночами что-то раз за разом до смерти пугало его и он состарился…
Дэнни вытащил из кармана ключ и вставил его в замок.

блядь, на дваче с 2010 (без пезды) , так и не понял почему все катится в пезду

«Лу, Лу…»
(белый кролик спешил на крокет, на крокет к Красной Королеве, фламинго — молотки, ежи — мячики)
Он дотронулся до ключа, рассеянно ощупывая его пальцами. Голова кружилась, во рту пересохло. Он повернул ключ, и замок с глухим щелчком открылся, как по маслу.
(ГОЛОВУ ЕМУ С ПЛЕЧ! ГОЛОВУ ЕМУ С ПЛЕЧ! ГОЛОВУ ЕМУ С ПЛЕЧ!)
(хотя эта игра — не крокет, у молотков слишком короткие ручки, эта игра)
(БА-БАХ! Прямо в воротца!)
(ГОЛОВУ ЕМУ С ПЛЕЕЕЕЕЕЧ…)
Дэнни толкнул дверь, и та открылась. Открылась бесшумно, не скрипнув. Он стоял у самого порога комнаты, которая была сразу и спальней, и гостиной. Хотя снег досюда пока не добрался (самые высокие сугробы еще на целый фут не доставали до окон третьего этажа), в комнате было темно, потому что две недели назад папа закрыл все окна в западном крыле ставнями.
Он встал в дверном проеме, пошарил по стене справа и нащупал выключатель. Под потолком зажглись две лампочки в фигурных стеклянных колпаках. Сделав еще один шаг в глубь комнаты, Дэнни огляделся. Мягкий ворсистый ковер приятного розового цвета. Успокаивающего. Двуспальная кровать под белым покрывалом. Конторка
(Извольте отвечать: чем ворон похож на конторку?)
возле большого, закрытого ставнями окна. Во время сезона какому-нибудь Заядлому Бумагомараке.
(здорово до ужаса, жаль, вас нет)
открывался прекрасный вид на горы, можно было написать про него домой, родне.
Мальчик сделал еще шаг от двери. Там ничего не было — вообще ничего. Просто пустая комната, холодная потому, что сегодня папа топил в восточном крыле. Письменный стол. Шкаф, раскрытая дверца которого являла ряд казенных вешалок того типа, что не украдешь. На столике — Библия Гидеоновского издания. Слева от Дэнни находилась дверь в ванную, закрытая большим, в полный рост, зеркалом. В зеркале отражался он сам с побелевшим лицом. Дверь была приоткрыта и…
Дэнни увидел, как его двойник медленно кивает.
Да. Что бы это ни было, оно было там. Внутри. В ванной. Двойник Дэнни двинулся вперед, словно собираясь покинуть зеркало. Он поднял руки и прижал их к ладоням Дэнни. Потом, когда дверь ванной распахнулась настежь, он откачнулся вниз и вбок. Дэнни заглянул внутрь.
Продолговатая, несовременная, похожая на пульмановский вагон комната. Пол выложен крошечными кафельными шестиугольниками. В дальнем конце — унитаз с поднятой крышкой. Справа — раковина, а над ней еще одно зеркало, из тех, за которыми обычно скрывается аптечка. Слева — громадная ванна на львиных лапах, занавеска душа задернута. Дэнни переступил порог и как во сне пошел к ванне — им словно бы двигало что-то извне, как в одном из тех снов, которые приносил Тони, а значит, отдернув занавеску, он может увидеть что-нибудь приятное: что-нибудь, потерянное папой или забытое мамой, такое, что обрадует их обоих…
И мальчик отдернул занавеску.

>>170050670
> лучший из ныне живущих
Пелевин.

>>170052650
Пили про существо в бетонном кольце на детской площадке.

>>170052563
читабельно вполне. ты это нахуя кидаешь? дискредитировать?

>>170052783
>А потом донесся голос Дика Холлоранна, так внезапно и неожиданно и такой спокойный, что перехваченные голосовые связки малыша отпустило и он тихонько заплакал — не от страха, а от благословенного облегчения.
(Не думаю, что оно может причинить тебе вред… как картинки в книжке… закрой глаза, оно исчезнет.)
https://www.youtube.com/watch?v=KqV2n5h7RWs

>>170052651
да я ебу, зачем люди в тех или иных местах оказываются. будешь - пиши. не будешь - не пиши. усложнять только не надо.

>>170050227 (OP)
И книгу читал, и фильм осилил. Кинг частично переоценен, у него есть и лютая годнота. Правда в большинстве это рассказы, романы у него обычно на 80% из воды состоят.

по другому
например
Карлито, блядь, ну вот должен был уехать
Роберт Невилл, ну должен же был съебать
что пошло не так, это кино, а не жизнь, блядь

>>170052694
был до 2003 года.

>>170050227 (OP)
кинг говно - это все, что нужно знать о кинге

>>170052929
Это кто такие, ёбыри твоей мамки?

>>170053028
у меня есть брат, Аллилуйя!

>>170052773
Что дискредитировать7 лютая страхота, гениальный рассказчик. Умеет увлечь читателя.

Кинг очень талантливый, реально ремесленник литературный. Кое-где даже гений

>>170050227 (OP)
Охуенная книга.Она вроде "Монстры" называется.

>>170053189
увлечь читателя?

>>170050227 (OP)
лучше почитать чем смотреть. кинцо максимально вырвиглазное

>>170053482
быдлецо хавает, базара ноль

>>170053397
Конечно! начнешь читать перед сном, часов в восеь, закончишь в три часа ночи, на работу охуевший приходишь, с мешками под глазами.

У меня так было. И только Кинг так действовал.

>>170053544
Ну, ты-то не быдлецо, ты ИЛИТА. Высшая раса.

>>170053482
ну да, а то Ленина, Маркса, Энгельса не издавали в течении лет 50 наверное, да? и не только в раисси, но и гдр и северной кареи и китаии, наверное

Между двумя слониками из слоновой кости стояли часы под стеклянным колпаком. Стрелки показывали без одной минуты полночь. Он затуманенными глазами уставился на них. Что, Грейди хотел показать ему вот это? Он повернулся, чтобы спросить, но Грейди его уже покинул.
Наполовину отыграв «Тикет ту райд», музыканты завершили мелодию медью фанфар.
— Пришло время! — объявил Горас Дервент. — Полночь! Маски долой! Маски долой!
Джек снова попытался обернуться, чтобы увидеть, какие известные лица окажутся под глянцем и красками масок, но оцепенел, не в силах отвести глаз от часов — их стрелки сошлись, указывая вертикально вверх. Гости продолжали скандировать:
— Маски долой!
Часы начали деликатно вызванивать полночь. Вдоль стального рельса под циферблатом навстречу друг другу поехали две фигурки — одна справа, другая слева. Джек смотрел, позабыв, что снимаются маски. Часы зажужжали. Зубцы повернулись, сцепились; тепло поблескивала латунь. Балансир исправно ходил из стороны в сторону.
Одна из фигурок изображала поднявшегося на цыпочки мужчину, в руках у него было зажато что-то наподобие крошечной клюшки для гольфа. Вторая — маленького мальчика, одетого в бумажный колпачок школьника-лодыря. Поблескивающие куколки были выполнены фантастически точно. Спереди на тулье бумажной шапочки малыша Джек прочел надпись: ДУРАК.
Фигурки скользнули на противоположные концы стальной палочки-оси. Откуда-то безостановочно неслись звенящие ноты вальса Штрауса. В голове Джека в такт мелодии закрутились слова бредовой рекламной песенки: «Купите корм для собак… гав-гав-гав-гав… купите корм для собак…»
В часах папочка опустил на голову мальчугана стальной молоточек. Сын рухнул вперед. Молоточек поднимался и опускался, поднимался и опускался. Воздетые вверх для защиты руки мальчика задрожали. Скорчившийся малыш упал навзничь. А молоточек все поднимался и опускался под легкую, звенящую музыку Штрауса; казалось, Джек видит лицо мужчины — вспухшие узлы мышц, сосредоточенность, зажатость — видит, как рот игрушечного папочки открывается и закрывается, пока он поливает руганью безжизненную обезображенную фигурку сына.
Изнутри на стеклянном колпаке появилось крошечное красное пятнышко.
Еще одно. Рядом шлепнулись еще два.
Теперь брызги красной жидкости летели вверх, подобно грязному дождю, они ударялись о стеклянные бока колпака и стекали по ним, мешая видеть, что делается внутри, а к ярко-алому примешались крошечные серые ленточки живой ткани, кусочки мозга и кости. И все равно Джек видел, как взлетает и падает молоток — ведь часовой механизм продолжал поворачиваться, зубцы по-прежнему цеплялись за рычаги и зубчики этой хитроумной машины.
— Маски долой! Маски долой!  — визжал за его спиной Дервент, а где-то человеческим голосом выл пес.
(Но у часов не может идти кровь, часовой механизм не может кровоточить)
Кровь залила уже весь колпак. Джек разглядел клочки слипшихся волос — но и только, слава Богу, ничего больше он не видел, и все равно думал, что его стошнит, ведь он все еще слышал удары опускающегося молотка, слышал даже сквозь стекло, слышал не хуже, чем мелодию «Голубого Дуная». Но это было уже не механическое «тинк-тинк-тинк», когда механический молоток бьет по механической голове, удары стали мягкими, расплющивающими, глухими — воздух разрезал настоящий молоток, он с чавканьем опускался на губчатые грязные останки. Останки, некогда бывшие…
— МАСКИ ДОЛОЙ!
(…и над всем воцарилась Красная Смерть!)
В нем поднялся жалобный пронзительный вопль, Джек бросился прочь от часов, вытянув вперед руки, спотыкаясь; ноги, как деревянные, цеплялись друг за дружку. Он умолял остановить это — забрать его, Дэнни, Венди, забрать весь мир, если им так хочется, — только остановиться, не погружать его в полное безумие, оставить хоть крошечный огонек.
Бальный зал был пуст.
Стулья, растопырив ножки, покоились вверх дном на столах, закрытых от пыли кусками пластика. Красный с золотым узором ковер вернулся на танцевальную площадку, защищая полированный паркет. Эстрада пустовала, если не считать отсоединенной микрофонной стойки и пыльной гитары без струн, прислоненной к стене. Из высоких окон вяло падал холодный утренний свет — зимний свет.
У Джека по-прежнему кружилась голова, он все еще чувствовал опьянение, но, обернувшись назад к камину, мгновенно протрезвел. Там стояли только слоники… и часы.

>>170053727
Чего сказать-то хотел?

>>170050227 (OP)
Шо Кубрик шо Кинг лютая хуита.

>>170050227 (OP)
Фильм просто пиздатейший, говноеды.

>>170053807
да по поводу извадания

Библиотечный полицейский рывком стягивает с Сэма штаны. Вместе с ними соскальзывают и трусы. Мальчик вздрагивает – воздух непривычно холодит оголившуюся попку.
– С-спокойно, – шипит Библиотечный полицейский. – Не двигайс-ся. Заплатишь штраф, с-сынок, и я тебя отпущу.., никто даже не узнает.
Что-то горячее и твердое толкает Сэма-Красную Шапочку в попку. Мальчик снова вздрагивает.
– С-спокойно, – повторяет Библиотечный полицейский. Дышит он уже тяжело, со свистом.
Сэм же стоит, не смея дохнуть, он вне себя от ужаса и стыда. Его затянули в кусты, подвергают какому-то нелепому и непонятному наказанию; и все из-за того, что он вовремя не вернул «Черную стрелу»?! Господи, да знай он наперед, что за штраф здесь взимают…
Твердая штуковина раздвигает его ягодицы, и вдруг нутро Сэма – Красной Шапочки пронзает жгучая, невыносимая боль. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Сэм роняет «Черную стрелу» и закусывает зубами собственное запястье, чтобы не кричать от боли.
– С-спокойно, – снова шипит Библиотечный волк. Он уже держит Сэма за плечи и раскачивается взад-вперед, внутрь и наружу, взад-вперед, внутрь и наружу. – С-спокойно… С-спокой-нооооо! О-оо…
Судорожно дыша и рыча. Библиотечный полицейский загоняет в попку Сэма здоровенный железный штырь; Сэм смотрит безумными глазами в котельную – она находится совсем в другом мире, в другой Вселенной, где не случается такое. Он видит, как техник заканчивает вносить записи и направляется к двери. Достаточно ему только повернуть голову, и он увидит в оконце смертельно бледное и измученное лицо страдающего мальчугана с красными от недожеванных ирисок губами. Сэм мечтает о том, чтобы техник увидел его и поспешил на выручку, подобно тому как охотник спас Красную Шапочку, но в глубине души понимает – не бывать этому. Ведь, увидев очередного плохого мальчишку, которого наказывают за несданную в срок книгу, техник-смотритель просто отвернется, с возмущением.
– С-спокой-нооооо! – полушипит-полувизжит Библиотечный волк, а смотритель выходит, так и не обернувшись. Волк загоняет железную палку еще глубже, и на мгновение боль становится такой.., что Сэму-Красной Шапочке кажется: все, сейчас его животик разорвется, а железная штуковина проткнет его насквозь и вылезет из пупка.
Библиотечный полицейский наваливается на него, тяжело дыша, у Сэма под его тяжестью подгибаются ноги, и он оседает на колени. При этом железный штырь – нет, он уже не железный – выскальзывает из него, но Сэм чувствует: вся попка промокла. Он боится пощупать ее руками. Боится, что стал уже Сэмом – Кровавой Шапочкой.

>>170053873
проверяй

>>170053676
а ты видимо рассуждаешь: свиньи жрут - значит вкусно. окей, логика железная. миллионы мух не могут ошибаться

>>170054001
Счас, погоди, найду сцену ебли 11-летних детей в подземелье в "Оно".

>>170053983
А кто тебе дал право называть людей свиньями, мелкобуквенная чмоня? Ты сам-то чем их лучше?

>>170053813
Шо Кубрик шо Кинг шо Путин шо Абу - лютые пидорасы

>>170053933
Проверил тебе за щеку.

>>170050227 (OP)
>переоцененный автор современности
Есть такое.

>>170054141
це слишком жерстко. моча не потерпит

>>170054219

Билл прислушивался к далекому насмешливому шуму воды и пытался отыскать в голове ту самую идею, которую Эдди — да и все остальные — имел право требовать. Потому что, да, он привел их сюда и должен их отсюда вывести. Но в голову ничего не приходило. Ни-че-го.
— У меня есть идея, — подала голос Беверли.
В темноте Билл услышал звук, который не смог определить. Тихий, шелестящий звук — не пугающий. За ним последовал другой, и этот определился сразу: расстегиваемая молния. «Что?..» — подумал он и тут же понял. Она раздевалась. По какой-то причине Беверли раздевалась.
— Что ты делаешь? — спросил Ричи, и от изумления его голос на последнем слове дал петуха.
— Я кое-что знаю, — ответила Беверли в темноте, и Биллу показалось, что она, если судить по голосу, вдруг стала старше. — Я знаю, потому что мне сказал отец. Я знаю, как снова связать нас воедино. А если этой связи не будет, нам отсюда не выбраться.
— Какой связи? — В голосе Бена слышались недоумение и ужас. — О чем ты говоришь?
— О том, что соединит нас навсегда. Покажет…
— Н-н-нет, Бе-е-еверли! — Билл внезапно понял, понял все.
— …покажет, что я люблю вас всех, — продолжила Беверли, — что вы все мои друзья.
— Что она такое го… — начал Майк.
Ровным, спокойным голосом Беверли перебила его.
— Кто первый? — спросила она. — Думаю…

…подходит к ней первым, потому что испуган больше всех. Подходит к ней не как друг того лета и не как любовник на этот момент. Подходит, как подходил к матери тремя или четырьмя годами раньше, чтобы его успокоили. Он не подается назад от ее гладкой обнаженности, и поначалу она даже сомневается, что он это чувствует. Он трясется, и хотя она крепко прижимает его к себе, темнота такая черная, что она не может его разглядеть, пусть он и предельно близко. Если бы не шершавый гипс, он мог бы сойти за призрака.
— Что ты хочешь? — спрашивает он ее.
— Ты должен вставить в меня свою штучку, — говорит Беверли.
Эдди пытается отпрянуть, но она держит его крепко, и он приникает к ней. Она слышит, как кто-то — думает, что Бен — шумно втягивает воздух.
— Бевви, я не могу этого сделать. Я не знаю как…
— Я думаю, это легко. Но ты должен раздеться. — В голове возникает мысль о сложностях, связанных с рубашкой и гипсом, — их надо сначала отделить, потом соединить — и уточняет: — Хотя бы сними штаны.
— Нет, я не могу! — Но она думает, что часть его может, и хочет, потому что трястись он перестал, и она чувствует что-то маленькое и твердое, прижимающееся к правой стороне ее живота.
— Можешь, — возражает она и тащит его на себя. Поверхность под ее спиной и ногами твердая, глинистая и сухая. Далекий шум воды навевает дремоту и успокаивает. Она тянется к Эдди. В этот момент перед ее мысленным взором появляется лицо ее отца, суровое и угрожающее,
(я хочу посмотреть, целая ли ты)
и тут она обнимает Эдди за шею, ее гладкая щека прижимается к его гладкой щеке, и когда он нерешительно касается ее маленьких грудей, она вздыхает и думает в первый раз: «Это будет Эдди», — и вспоминает июльский день — неужели это было всего лишь в прошлом месяце? — когда в Пустошь никто не пришел, кроме Эдди, и он принес с собой целую пачку комиксов про Маленькую Лулу, которые они читали большую часть дня. Маленькая Лулу, которая собирала библянику и вляпывалась в самые невероятные истории, про ведьму Хейзл и всех остальных. И как весело они провели время.
Она думает о птицах; особенно о граклах, и скворцах, и воронах, которые возвращаются весной, и ее руки смещаются к ремню Эдди и расстегивают его, и он опять говорит, что не сможет это сделать; она говорит ему, что сможет, она знает, что сможет, и ощущает не стыд или страх, а что-то вроде триумфа.
— Куда? — спрашивает он, и эта твердая штучка требовательно тыкается во внутреннюю поверхность ее бедра.
— Сюда, — отвечает она.
— Бевви, я на тебя упаду. — И она слышит, болезненный свист в его дыхании.
— Я думаю, так и надо, — говорит она ему, и нежно обнимает, и направляет. Он пихает свою штучку вперед слишком быстро, и приходит боль.
— С-с-с-с. — Она втягивает воздух, закусив нижнюю губу, и снова думает о птицах, весенних птицах, рядком сидящих на коньках крыш, разом поднимающихся под низкие мартовские облака.
— Беверли? — неуверенно спрашивает он. — Все в порядке?
— Помедленнее, — говорит она. — Тебе будет легче дышать. — Он замедляет движения, и через некоторое время дыхание его ускоряется, но Беверли понимает, на этот раз причина не в том, что с ним что-то не так.
Боль уходит. Внезапно он двигается быстрее, потом останавливается, замирает, издает звук — какой-то звук. Она чувствует, что-то это для него означает, что-то экстраординарное, особенное, что-то вроде… полета. Она ощущает силу: ощущает быстро нарастающее в ней чувство триумфа. Этого боялся ее отец? Что ж, он боялся не зря. В этом действе таилась сила, мощная, разрывающая цепи сила, ранее запрятанная глубоко внутри. Беверли не испытывает физического наслаждения, но душа ее ликует. Она чувствует их близость. Эдди прижимается лицом к ее шее, и она обнимает его. Он плачет. Она обнимает его, и чувствует, как его часть, которая связывала их, начинает опадать. Не покидает ее, нет, просто опадает, становясь меньше.
Когда он слезает с нее, она садится и в темноте касается его лица.
— Ты получил?
— Получил — что?
— Как ни назови. Точно я не знаю.
Он качает головой, она это чувствует, ее рука по-прежнему касается его щеки.
— Я не думаю, что это в точности… ты знаешь, как говорят большие парни. Но это было… это было нечто. — Он говорит тихо, чтобы другие не слышали. — Я люблю тебя, Бевви.
Тут ее память дает слабину. Она уверена, что были и другие слова, одни произносились шепотом, другие громко, но не помнит, что говорилось. Значения это не имеет. Ей приходилось уговаривать каждого? Да, скорее всего. Но значения это не имело. Один за другим они уговаривались на это, на эту особую человеческую связь между миром и бесконечным, единственную возможность соприкосновения потока крови и вечности. Это не имеет значения. Что имеет, так это любовь и желание. Здесь, в темноте, ничуть не хуже, чем в любом другом месте. Может, и лучше, чем в некоторых.
К ней подходит Майк, потом Ричи, и действо повторяется. Теперь она ощущает некоторое удовольствие, легкий жар детского незрелого секса, и закрывает глаза, когда к ней подходит Стэн, и думает об этих птицах, весне и птицах, и она видит их, снова и снова, они прилетают все сразу, усаживаются на безлистные зимние деревья, всадники ударной волны набегающего самого неистового времени года, она видит, как они вновь и вновь поднимаются в воздух, шум их крыльев похож на хлопанье многих простыней на ветру, и Беверли думает: «Через месяц все дети будут бегать по Дерри-парк с воздушными змеями, стараясь не зацепиться веревкой с веревками других змеев». Она думает: «Это и есть полет».
Со Стэном, как и с остальными, она ощущает это печальное увядание, расставание с тем, что им так отчаянно требовалось обрести от этого действа, — что-то крайне важное — оно находились совсем близко, но не сложилось.
— Ты получил? — вновь спрашивает она, и хотя не знает точно, о чем речь, ей понятно, что не получил.
После долгой паузы к ней подходит Бен.

Он дрожит всем телом, но эта дрожь вызвана не страхом, как у Стэна.
— Беверли. Я не могу. — Он пытается произнести эти слова тоном, подразумевающим здравомыслие, но в голосе слышится другое.
— Ты сможешь. Я чувствую.
И она точно чувствует. Есть кое-что твердое; и много. Она чувствует это под мягкой выпуклостью живота. Его размер вызывает определенное любопытство, и она легонько касается его штуковины. Бен стонет ей в шею, и от его жаркого дыхания ее обнаженная кожа покрывается мурашками. Беверли чувствует первую волну настоящего жара, который пробегает по ее телу — внезапно ее переполняет какое-то чувство: она признает, что чувство это слишком большое
(и штучка у него слишком большая, сможет она принять ее в себя?)
и для него она слишком юна, того чувства, которое слишком уж ярко и остро дает о себе знать. Оно сравнимо с М-80 Генри, что-то такое, не предназначенное для детей, что-то такое, что может взорваться и разнести тебя в клочья. Но сейчас не место и не время для беспокойства: здесь любовь, желание и темнота. И если они не попробуют первое и второе, то наверняка останутся только с третьим.
— Беверли, не…
— Да. Научи меня летать, — говорит она со спокойствием, которого не чувствует, понимая по свежей теплой влаге на щеке и шее, что он заплакал. — Научи, Бен.
— Нет…
— Если ты написал то стихотворение, научи. Погладь мои волосы, если хочешь, Бен. Все хорошо.
— Беверли… я… я…
Он не просто дрожит — его трясет. Но вновь она чувствует: страх к этому состоянию отношения не имеет — это предвестник агонии, вызванной самим действом. Она думает о
(птицах)
его лице, его дорогом, милом жаждущем лице, и знает, что это не страх; это желание, которое он испытывает, глубокое, страстное желание, которое теперь едва сдерживает, и вновь она ощущает силу, что-то вроде полета, словно смотрит сверху вниз и видит всех этих птиц на коньках крыш, на телевизионной антенне, которая установлена на баре «Источник Уоллиса», видит улицы, разбегающиеся, как на карте, ох, желание, точно, это что-то, именно любовь и желание научили тебя летать.
— Бен! Да! — неожиданно кричит она, и он больше не может сдерживаться.
Она опять чувствует боль и, на мгновение, ощущение, что ее раздавят. Потом он приподнимается на руках, и она снова может дышать.
У него большой, это да — и боль возвращается, и она гораздо глубже, чем когда в нее входил Эдди. Ей приходится опять прикусить нижнюю губу и думать о птицах, пока жжение не уходит. Но оно уходит, и она уже может протянуть руку и одним пальцем коснуться его губ, и Бен стонет.
Она снова ощущает жар и чувствует, как ее сила внезапно переливается в него: она с радостью отдает эту силу и себя вместе с ней. Сначала появляется ощущение покачивания, восхитительной, нарастающей по спирали сладости, которая заставляет ее мотать головой из стороны в сторону, беззвучное мурлыканье прорывается меж сжатых губ, это полет, ох, любовь, ох, желание, ох, это что-то такое, чего невозможно не признавать, соединяющее, передающееся, образующее неразрывный круг: соединять, передавать… летать.
— Ох, Бен, ох, мой дорогой, да, — шепчет она, чувствуя, как пот выступает на лице, чувствуя их связь, что-то твердое в положенном месте, что-то, как вечность, восьмерка, покачивающаяся на боку. — Я так крепко люблю тебя, дорогой.
И она чувствует, как что-то начинает происходить, и об этом что-то не имеют ни малейшего понятия девочки, которые шепчутся и хихикают о сексе в туалете для девочек, во всяком случае, насколько ей об этом известно; они только треплются о том, какой жуткий этот секс, и теперь она понимает, что для многих из них секс — неосуществленный, неопределенный монстр; они говорят об этом действе только в третьем лице. Ты Это делаешь, твоя сестра и ее бойфренд Это делают, твои мама с папой все еще Это делают, и как они сами никогда не будут Это делать; и да, можно подумать, что девичья часть пятого класса состоит исключительно из будущих старых дев, и Беверли очевидно, что ни одна из этих девчонок даже не подозревают о таком… таком завершении, и ее удерживает от криков только одно: остальные услышат и подумают, что Бен делает ей больно. Она подносит руку ко рту и сильно ее кусает. Теперь она лучше понимает пронзительный смех Греты Боуи, и Салли Мюллер, и всех прочих: разве они, все семеро, не провели большую часть этого самого длинного, самого жуткого лета их жизней, смеясь, как безумные? Они смеялись, поскольку все, что страшно и неведомо, при этом и забавно, и ты смеешься, как иной раз малыши смеются и плачут одновременно, когда появляется клоун из заезжего цирка, зная, что он должен быть смешным… но он так же и незнакомец, полный неведомой вечной силы.
Укус руки крик не останавливает, и она может успокоить других, — и Бена, — лишь показав, что происходящее в темноте ее полностью устраивает.
— Да! Да! Да! — И вновь голову заполняют образы полета, смешанные с хриплыми криками граклов и скворцов; звуки эти — самая сладкая в мире музыка.
И она летит, поднимается все выше, и теперь сила не в ней и не в нем, а где-то между ними, и он вскрикивает, и она чувствует, как дрожат его руки, и она выгибается вверх и вжимается в него, чувствуя его спазм, его прикосновение, их полнейшее слияние в темноте. Они вместе вырываются в животворный свет.
Потом все заканчивается, и они в объятьях друг друга, и когда он пытается что-то сказать — возможно, какое-нибудь глупое извинение, которое может опошлить то, что она помнит, какое-то глупое извинение, которое будет висеть, как наручник — она заглушает его слова поцелуем и отсылает его.
К ней подходит Билл.
Он пытается что-то сказать, но заикание достигает пика.
— Молчи. — Она чувствует себя очень уверенно, обретя новое знание, но при этом понимает, что устала. Устала, и у нее все болит. Внутренняя и задняя поверхность бедер липкие, и она думает, причина в том, что Бен действительно кончил, а может, это ее кровь. — Все будет очень даже хорошо.
— Т-т-ты у-у-у-уверена?
— Да, — говорит Беверли и обеими руками обнимает его за шею, ощущая влажные от пота волосы. — Можешь поспорить.
— Э-э-э-это… Э-э-э-это…
— Тс-с-с…
С ним не так, как с Беном; тоже страсть, но другая. Быть с Биллом — это самое лучшее завершение из всех возможных. Он добрый, нежный и почти что спокойный. Она чувствует его пыл, но пыл этот умеренный и сдерживается тревогой за нее, возможно, потому, что только Билл и она сама осознают значимость этого действа, как и то, что о нем нельзя говорить ни кому-то еще, ни даже между собой.
В конце она удивлена неожиданным подъемом и успевает подумать: «Ох! Это произойдет снова, я не знаю, выдержу ли…»

Но мысли эти сметает абсолютной сладостью действа, и она едва слышала его шепот: «Я люблю тебя, Бев, я люблю тебя, я всегда буду любить тебя», — он повторяет и повторяет эти слова без заикания. На миг она прижимает его к себе, и они замирают, его гладкая щека касается ее щеки.
Он выходит из нее, ничего не сказав, и какое-то время она проводит одна, одеваясь, медленно одеваясь, ощущая тупую пульсирующую боль, которую они, будучи мальчишками, прочувствовать не могли, ощущая сладкую истому и облегчение от того, что все закончилось. Внизу пустота, и хотя она радуется, что ее тело вновь принадлежит только ей, пустота вызывает странную тоску, которую она так и не может выразить… разве что думает о безлистных деревьях под зимним небом, деревьях с голыми ветками, деревьях, ожидающих черных птиц, которые рассядутся на них, как священники, чтобы засвидетельствовать кончину снега.
Она находит своих друзей, поискав в темноте их руки.
Какое-то время все молчат, а когда слышится голос, Беверли не удивляется тому, что принадлежит он Эдди.
— Я думаю, когда мы повернули направо два поворота назад, нам следовало повернуть налево. Господи, я это знал, но так вспотел и нервничал…
— Ты всю жизнь нервничаешь, Эдс, — говорит Ричи. Голос такой довольный. И в нем никаких панических ноток.
— Мы и в других местах поворачивали не в ту сторону, — продолжает Эдди, игнорируя его, — но это была самая серьезная ошибка. Если мы сможем вернуться туда, то потом все будет хорошо.
Они формируют неровную колонну, Эдди первый, за ним Беверли, ее рука на плече Эдди так же, как рука Майка — на ее плече. Идут вновь, на этот раз быстрее. Прежнее волнение Эдди бесследно улетучивается.
«Мы идем домой, — думает Беверли, и по телу пробегает дрожь облегчения и радости. — Домой, да. И все будет хорошо. Мы сделали то, за чем приходили, и теперь можем возвращаться назад уже обычными детьми. И это тоже будет хорошо».
Они идут сквозь темноту, и Беверли осознает, что шум бегущей воды все ближе.

Интересно, фапал ли автор, когда сочинял все это.

>>170055268
Обидно наверное сочинить такое-то СР и не пофапать.

>>170055787
Ну хуй знает, может и фапал.

>>170053906
тогда уж и отсос из "Оно" кидай, раз пошла такая пьянка

>>170056015
Темная башня умудряется с каждой книгой быть только хуже. Представляешь, Карл? Еще хуже!

>>170057506
В девяностых его завезли чёт и все бросились вчитываться ПРО АМЕРИКУ, как там они живут. В сравнении со всяким Гаррисонами и Хайнлайнами с их ебайно фантастикой про инопланетянов из далёкой галактики, которую советский человек и та читал в сборниках по 12 копеек.