Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот — и веселый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.

Ах, какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в бога верил.
Горько мне, что не верю теперь.

Золотые, далекие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.

Дар поэта — ласкать и карябать,
Роковая на нем печать.
Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать.

Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились -
Значит, ангелы жили в ней.

Вот за это веселие мути,
Отправляясь с ней в край иной,
Я хочу при последней минуте
Попросить тех, кто будет со мной, -

Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать -
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.

back to reality
mom's spaghetti

Сотри случайные черты

Три четыре

Сотри случайные черты

Смотри случайно
не протри только
дырочки

"Навалентинка ты вышел?"-
Спрашивают у меня пацаны, которые дышат клеем, которые дышат солью, которые дышат хуями
Немытыми хуями дышат крали
У меня украли спайс.
© Бродский

Я ебал твою телку а
Я ебал твою телку б
Я ебал твою телку в

Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Еду, еду в чистом поле;
Колокольчик дин-дин-дин...
Страшно, страшно поневоле
Средь неведомых равнин!

«Эй, пошел, ямщик!..» — «Нет мочи:
Коням, барин, тяжело;
Вьюга мне слипает очи;
Все дороги занесло;
Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам.

Посмотри: вон, вон играет,
Дует, плюет на меня;
Вон — теперь в овраг толкает
Одичалого коня;
Там верстою небывалой
Он торчал передо мной;
Там сверкнул он искрой малой
И пропал во тьме пустой».

Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Сил нам нет кружиться доле;
Колокольчик вдруг умолк;
Кони стали... «Что там в поле?» —
«Кто их знает? пень иль волк?»

Вьюга злится, вьюга плачет;
Кони чуткие храпят;
Вот уж он далече скачет;
Лишь глаза во мгле горят;
Кони снова понеслися;
Колокольчик дин-дин-дин...
Вижу: духи собралися
Средь белеющих равнин.

Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре...
Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?

Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне...

Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?...
Играют волны — ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит...
Увы! Он счастия не ищет
И не от счастия бежит!
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой...
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!

Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
По длинному фронту
купе
и кают
чиновник
учтивый движется.
Сдают паспорта,
и я
сдаю
мою
пурпурную книжицу.
К одним паспортам -
улыбка у рта.
К другим -
отношение плевое.
С почтеньем
берут, например,
паспорта
с двухспальным
английским левою.
Глазами
доброго дядю выев,
не переставая
кланяться,
берут,
как будто берут чаевые,
паспорт
американца.
На польский -
глядят,
как в афишу коза.
На польский -
выпяливают глаза
в тугой
полицейской слоновости -
откуда, мол,
и что это за
географические новости?
И не повернув
головы кочан
и чувств
никаких
не изведав,
берут,
не моргнув,
паспорта датчан
и разных
прочих
шведов.
И вдруг,
как будто
ожогом,
рот
скривило
господину.
Это
господин чиновник
берет
мою
краснокожую паспортину.
Берет -
как бомбу,
берет -
как ежа,
как бритву
обоюдоострую,
берет,
как гремучую
в 20 жал
змею
двухметроворостую.
Моргнул
многозначаще
глаз носильщика,
хоть вещи
снесет задаром вам.
Жандарм
вопросительно
смотрит на сыщика,
сыщик
на жандарма.
С каким наслажденьем
жандармской кастой
я был бы
исхлестан и распят
за то,
что в руках у меня
молоткастый,
серпастый
советский паспорт.
Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
Я
достаю
из широких штанин
дубликатом
бесценного груза.
Читайте,
завидуйте,
я -
гражданин
Советского Союза

Как-то раз в начале апреля
Или мая – единый хрен,
Безо всякой конкретной цели
По проспекту города N

Шёл не то, чтобы очень старый,
Но уже и не молодой,
За версту разя перегаром
Человек с необычной елдой.

Не велик его валентинка в размерах,
И не то, чтобы сильно мал;
Заурядней такого хера
Мало кто из людей видал.

Не обрезан, не толст, не тонок,
Не завязан морским узлом.
Не сосали сотни девчонок
Эту шнягу, и поделом.

Не раскрыта цветком залупа,
Нет ни шара, ни портаков.
Согласитесь, довольно глупо
Доставать такой из портков.

Не коряв, не сифилитичен,
Не воняет, как козий сыр...
Чем же валентинка его необычен?
Он на нём вертел этот мир.

Мне раз повстречался бомжующий ветер.
Он пах, как попало, вонял всем на свете:
Протухшей селёдкой, шавермой, тайгой,
Грозой, туалетной водой дорогой,
Сосновыми стружками, хлебом горячим,
Телами, не мытыми год, не иначе,
Халвой, самогоном, пиздой, шашлыком,
Асфальтом, прибоем, весной, табаком.
Горелой проводкой, палёной резиной,
Навозом, ногами, цветами, бензином,
Газетами, страхом, большими деньгами,
И снова резиной, и снова ногами...
Его я спросил: не устал ли ты, блядь,
Свой запах и вкус ежечасно менять?
Не проще ль осесть, чем вонять всем на свете,
Бомжуя по миру? И он мне ответил:
Ты был в привокзальном сортире, чувак?
Оседлые ветры воняют вот так.

Я шел, встречей с ним взбудоражен до края,
И запахи в памяти перебирая.
Дойдя до селёдки, подумал: постой!
А может, всё время воняло пиздой?

Накануне яблочного Спаса
Старый дядька в белом колпаке
Пиздовал походкой пидараса.
Пиздовал конкретно налегке.

Догонял он лошадь в чистом поле;
Догонял, наверно, третий час.
Предвкушая выкрики "доколе!"
Сообщаю - он не пидарас.

И не скотозоофил порочный,
Может, разве, метросексуал.
В общем, это ёбаный молочник
В чистом поле лошадь догонял.

Из-за молока, я знаю точно,
Так не стал бы убиваться он:
Долбоёб в бидонах вез молочных
В город на продажу самогон.

Не зайти на улицу с блядями
Старый перец, видишь ли, не мог.
Под окошком встал, звеня мудями -
Лошадь и съебалась под шумок.

Нихуя себе, сходил на блядки!
За такой проёб наверняка
Будет всё село ебать вприсядку
До китайской пасхи дурака.

>>170706365 (OP)
Все что угодно, лишь бы не из золотого века. Там такая скучная параша, что слов нет. Другое дело серебряный век, там уже один Маяковский чего стоит.

Вы любите розы?
а я на них срал!
стране нужны паровозы,
нам нужен металл!
товарищ!
не охай,
не ахай!
не дёргай узду!
коль выполнил план,
посылай всех
в пизду
не выполнил -
сам
иди
на
валентинка.

Годный тред, респект ОПу
Присоединюсь пожалуй

"Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигримов"
В. Шекспир

Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным,
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
...И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку. Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку? За дверью бессмысленно все, особенно -- возглас счастья. Только в уборную -- и сразу же возвращайся. О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора. Потому что пространство сделано из коридора и кончается счетчиком. А если войдет живая милка, пасть разевая, выгони не раздевая. Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло. Что интересней на свете стены и стула? Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером таким же, каким ты был, тем более -- изувеченным? О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу. В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной. Ты написал много букв; еще одна будет лишней. Не выходи из комнаты. О, пускай только комната догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция. Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция. Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были. Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели, слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.

Движение

Сидит извозчик, как на троне,
Из ваты сделана броня,
И борода, как на иконе,
Лежит, монетами звеня.
А бедный конь руками машет,
То вытянется, как налим,
То снова восемь ног сверкают
В его блестящем животе.

Хуй тян

А вот отдельному солдату перестало умирать
Ведь у него лишь только слово,только слово — но какое!-
Стал он жрать/бухать/блевать — себя на части разбирать -
Череп крепко разворочен,и мозги текут сквозь стены -
Стены,стены,двери,окна — другие были рядом
Торопливо постигали положение вещей
Созерцая похождения Текущего Повсюду,
По привычке продолжая ритуально повторять:
Реанимация.

Одеколон нашёл,
Понюхал его хорошо,
Потом вон там протирал,
И обратно его убирал.

В караоке пел,
15 баллов поимел,
Грустный обильно стал,
Даже на автобус опоздал.

На мопеде катался,
Весь аул смеялся,
Даже окна открывали,
Мопеда что ли не видали.

Снег растаивать не хочет,
Голову мне морочит,
Если не растает к обеду,
Всё равно на мопеде поеду.

Детский сад сторожу,
Вот так по кругу обхожу,
Много воров повсюду,
Спать до утра не буду.

Ты сказал о моей маме мерзости,
А разбить лицо за такие дерзости
Не могу через скайп, падла; получай тогда скайп-баттл!
Ванильный глиномес, в тебя вселился бес —
Ты с ним не играйся: причастись и покайся.
Ты не мент и не кент – недоинтеллигент,
Недообыватель, Родины предатель!

— И.А. Бродский, 1993г.

Хотел домой уходить,
Потом начинал творить,
Так на работе и сижу,
В 21:00 опять засторожу.

ЗАЧЕМ ВАМ ПСЕВДОПОЭЗИЯ ЕСЛИ ЕСТЬ ХАНАПИ ЭБЕККУЕВ?

Поэзию ей дарю,
До утра для неё творю,
А ей опять чего-то не хватает,
У женщин такое бывает.


ВОН КАКУЮ ЖИЗЯУ ПИШЕТ

На мопеде за ней приезжал,
Потом бензин подорожал,
Решил пешком приходить,
А она переставала любить.

Килограмм сушек поимел,
Только тарелку поел,
Очень сытый наставал,
Остальное коту отдавал.

Последним ужином он принял сталь меча
На удивленье тёплую, звенящую упруго
О том что не конец придет сейчас,
И улыбнулся смерти словно другу

Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю мою бедную землю
Оттого, что иной не видал.

Я качался в далеком саду
На простой деревянной качели,
И высокие темные ели
Вспоминаю в туманном бреду.

Табуретку вчера находил,
Весь день в порядок приводил,
Буду на ней сидеть,
Хорошо на улицу глядеть.

Билл Гейтс в эти годы имел миллионы
Месси уже забивал Буффону
Ньютон, как мент, понимал законы
А Кобейн достал свой ствол

На часах 23, я на шаг от 30
На часах 23, я на шаг от 30

— И.А. Бродский, 1970

Трудно дышать, словно кто-то пробил мне в грудину,
Не помогают ни сиги, ни алкоголь,
Горы сверну, всех лохов разведу на мобилы,
Только будь со мной.

— И.А. Бродский, 1985.

В твоей руке Библия,
А в моей Desert Eagle.
Ты не Лил Пип,
Но твой Пип Литтл!

— И.А. Бродский, 1981

Конкретного плана "Б" у меня нет,
Он нахуй и не нужен.
План "Б" универсальный —
Адреналин, похуизм и оружие.

— И. А. Бродский, 1991

Пиздишь не мало
Закрой ебало
Я трахал твою маму
В жопу
В библиотеке
Пока папа учил физику
Толд диз бич
"Пошли ебаться"
Она сказала
"Гив ми твенти дала"
И потом давала
Она орала, сосала
Я кончил в одеяло

— И.А. Бродский, 1976

Эй, подруга, выходи-ка на крыльцо.
И не слушай ругань матерную матери с отцом.
Я тебя аккуратно к сеновалу отнесу.
Ну а коль не выйдешь ты, все заборы обоссу.

— И.А. Бродский, 1985

После прочтенья моих стихов
у твоей девушки результат теста – две полосы.
От моего слога все пуканы сгорели дотла,
а у Оксимирона выросли волосы.

— И.А. Бродский, 1973

Любишь?
Люблю!
Докажи!
Докажу!
А достанешь звезду?
А с ноги по еблу?
Поняла. Всё. Молчу.

— И.А. Бродский, 1978

Первое, блять, сентября!
В школу, сука, надо.
А я в школу не хочу:
Это не пиздато!

— И.А. Бродский, 1951

Ты жрешь из урн,
Я ем фазана
Я слиток золота,
Ты мелочь из фонтана
Ты ракушняк,
Я алюминий
Ты Миша Круг,
Я Паганини
Ты в Кишиневе,
Я на Канарах
Я Kanye West,
А ты бомжара
Мой лучший друг Дмитрий Нагиев,
А у тебя короткий хуй и аллергия

— И.А. Бродский, 1989

>>170712155
ты опоздал

Бывает ночью разбужу жену,
Достану цербера,
И восхищаясь, к горлу поднесу,
Нечистого вандала.
Моя жена не знает что такое страх,
Берет исчадие ада мертвой хваткой,
И ртом кусая,
Разрывает голову ему.
Я в ужасе беру лопату,
И мы в глуши одни,
И я глушу жену,
С 2/3 головы у пса,
Глушу
До полного изнеможения
Жену.

— И. А. Бродский, 1989

Я родился в люберцах.
Посещаю клуб в берцах.
Мой удар и пол лица
отлетает. Нет борца.
Имя — Иосиф,
Если спросят.
А они спросят...

— И.А. Бродский, 1977

В меня, конечно, раньше стреляли,
Ведь это гетто, друг.
А теперь я вообще умер
Теперь я как Гуф.

— И.А. Бродский, 1996г.

>>170709989
Читал "Безумного волка"?

Здарова Снуп Дог как поживаешь? Вижу мусоров не уважаешь. Какой раз уже за решетку попадаешь. А потом берешь и подкупаешь. Хотя, у тебя миллиарды на счету. Не жалко подкормить какую то мусорню. Да пошли их куда подальше этих мусоров. Да живи в удовольствие, да будь здоров. Ладно, Снуп давай, про меня там не забывай. Да позванивай мне иногда. Включу ка я песню Снуп Дога пока.

Бамп

Охуели? Чё в ахуенный тред не постите, я аж проснулся в три часа ночи от того, что в мире появился он

>>170712535
Бля сажа приклеилась

И я уйду. А птица будет петь
как пела,
и будет сад, и дерево в саду,
и мой колодец белый.

На склоне дня, прозрачен и спокоен,
замрет закат, и вспомнят про меня
колокола окрестных колоколен.

С годами будет улица иной;
кого любил я, тех уже не станет,
и в сад мой за беленою стеной,
тоскуя, только тень моя заглянет...

И я уйду; один — без никого,
без вечеров, без утренней капели
и белого колодца моего...
А птицы будут петь и петь, как пели.

Несите бремя Белых
Среди племен чужих -
Сынов своих отправьте
Служить во благо их;
Без устали работать
Для страждущих людей -
Наполовину бесов,
Настолько же детей.
Неси же бремя Белых -
Не смея унывать,
Ни злобу, ни гордыню
Не вздумай проявлять;
Доступными словами
Их к делу приобщи,
И для себя в том деле
Ты пользы не ищи.
Неси же бремя Белых -
Чтоб шум войны затих,
И накорми голодных,
И вылечи больных.
Когда ж победа близко,
Увидеть ты изволь,
Как чья-то лень и глупость
Всё обращают в ноль.
Неси же бремя Белых -
Не право королей -
Твоим уделом будет
Тот труд, что всех трудней.
И то, что здесь ты строил
Пока хватало сил,
Пусть памятником будет
Всем тем, кто не дожил.
Неси же бремя Белых -
И пожинай плоды:
Брань злая за заботу,
Забвенье за труды.
Не раз ты здесь услышишь
От тех же дикарей, -
«Зачем идти нам к свету?
Нам наша тьма милей».
Неси же бремя Белых -
Не гнись перед людьми,
А крики о свободе -
Лишь слабость, черт возьми.
И по твоим поступкам,
И по твоим словам
Дадут тебе оценку
И всем твоим богам.
Неси же бремя Белых -
И скопишь с юных лет
Венок дешевых лавров,
Скупых похвал букет.
Но на закате жизни
Без всякой суеты
Твой труд пускай оценят
Такие же, как ты!

>>170706365 (OP)
Раз уж такой тред, реквестирую стихотворение Пушкина, коротенькое совсем, два четверостишие где-то, про то что осень - лучшее время года, а жизнь - унылая хуйня. Там такой примерно смысл был. Помню как прочитал, подумал, типо: "Нихуя, оказывается Пушкин реально могёт."

>>170713576
Ты чо!

Унылая пора! Очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы.

>>170714034
Не, это не то. Там что-то довольно неизвестное в широких кругах было.

Веня Д'ркин — Пуля-дура


Я привыкаю быть скрученным в сферы
Угольной пыли, селитры да серы.
Я примерзаю к зеркалу
Полированной стали крохотным телом
Изъеденным молью...

Я проживаю в стволе револьвера,
В белой горячке плюющего кровью,
Дары приносящего белым снегом...

Не дай бог курок сорвется пьяный,
Боек ударит в спину больно...
Телеграммы
Да жертва в белом платье...
Да я на память
В шкафу у чьей-то мамы...

Господи, дай мне сил заклинить в черном дуле!
Я не хочу...

В круглом окошке пастушки допели
Тем, кто не знает вероятной цели -
Голое счастье под радугой.
Сектор обстрела, инструкции кратки.
Металлическим лязгом голоса сзади -
А ну, полетели...

Я упираюсь жареным мясом
В четыре винтом нарезные канавки...

Господи, дай мне силы!
Господи, дай мне силы
Заклинить в черном дуле...
В черном... Я не хочу...
Лечу...

Веня Д'ркин — Самолётик


Говорят, пароходики — это не вредно.
Говорят, пароходики — это не страшно.
От них и любовь, и цветы, и пенье.
И от этого живей идет распродажа.

Увидел пароходик и сгорел дотла,
Оставив на поверхности мазутные пятна.
Может, от любви,
А может, от зависти.
Не уберегли, не досмотрели…

Мой самолет был болен, тяжело болен,
Неизлечимо болен пароходиком в море.
Мой самолетик помер, насовсем помер,
Он умирал долго от пароходика в море.

У самолетика был пароходик легких,
У самолетика был пароходик сердца.
Ему вызывали по ночам скорый поезд,
А в скором поезде нет от парохода средства.

Увидел пароходик и сгорел дотла,
Оставив на поверхности мазутные пятна.
Может, от любви,
А может, от зависти.
Не уберегли, не досмотрели…

Мой самолет был болен, тяжело болен,
Неизлечимо болен пароходиком в море.
Мой самолетик помер, насовсем помер,
Он умирал долго от пароходика в море.

Веня Д'ркин — Эх, сума!


А у принца худобы-то — кошка да пес.
Во полях не овес — ромашка и лен.
Над полями утес над рекою из грез,
Да на ветках берез недоеденный слон.

Эх, сума моя, сума,
А в суме — два терема:
Один — гроб, другой — тюрьма. Не богат.
Перебор да перезвон,
И летит со всех сторон
До намыленных невест Благовест-сват.

А у принца нелепо: что не криво — то вкось.
А молиться — и нету ни лика, ни свеч.
Свято дело — авось, повилика да ость,
Да рябинова гроздь, да хаи ниже плеч

Эх, сума, моя сума!
Во дворе дурман-трава.
Поутру на траву Дра проронил
Дом без окон, без дверей,
Горница полна блядей,
Без которых был бы жив, не тужил.

Эх, сума моя, сума,
Грибоедов от ума
Через красные снега преподал
Ненаучную беду —
Огнестрельную дуду,
На которой пастушок начинал бал.

Веня Д'ркин — Давай в стране...


Давай в стране, пока не передумали,
Отменим смертную — пусть бесятся враги,
Пусть безнаказанно нас режут переулками
За грубость слов, за «нету покурить».

Давайте Суслова за чертежи ракеты
Засудим на пятнадцать, а потом
Мы сами рассекретим все секреты
И проведем врагов на полигон.

Давай тайгу изрубим на бумагу
И напечатаем талонов для людей,
А после по талонам купим сахару
И угостим на праздники детей.

Давайте «бывших» в гражданстве восстановим,
Давайте мы им на слово поверим,
Давайте с ними коммунизм построим
И удивимся непредвиденным потерям.

Давай поймем: о чём кричим, поем?
И не поверим: кто сказал, что будет краше?
Пророка нет в отечестве своем,
А что творим — история покажет.

Булат Окуджава — Ах, война, она не год ещё протянет


Ах, война, она не год еще протянет —
На то она и война.
Еще много километров портянок
Выткут из полотна.

Встанет, встанет над землей радуга.
Будет мир тишиною богат.
Но еще многих всяких дураков радует
Бравое пенье солдат.

И потому, знать, за щедро пролитые
за жизни, за радость живых,
трехлинеечки четырежды проклятые
бережем как законных своих.

>>170714637
Чувак из моего города ох лол

>>170714836
Донецк?

Смерть поэта Лермонтова, даже скину часть :
  А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
     Таитесь вы под сению закона,
     Пред вами суд и правда — всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
     Есть грозный суд: он ждет;
     Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
     Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
     Поэта праведную кровь!

>>170706365 (OP)
Бабочкой никогда
Он уж не станет... Напрасно червяк
Дрожит на осеннем ветру

Александр Городницкий — Болгария


В сиянии летнего жара
Расходится круг по воде.
Болгары поют Окуджаву,
Надеясь на завтрашний день.
Наивная эта надежда
Ночами уснуть не дает.
Всё хуже еда и одежда
Становятся здесь, - что ни год.
Грызут апатиты и атом
Природою созданный рай, -
Вдогонку за северным братом
Шагает доверчивый край.
Здесь общую ценят культуру,
И славят общественный труд,
И гонят этнических турок,
И русские песни поют.
Какую погоду назавтра
Готовим мы в этой стране?
Раздумье об этом внезапно
Сегодня приходит ко мне
На площади старой соборной,
Где тёмной вечерней порой,
Еще не разорванный бомбой,
Стоит Александр Второй.

>>170714879
Странное хокку...

>>170706365 (OP)
Мендельштам

Я вернулся в мой город, знакомый до слёз,
До прожилок, до детских припухлых желёз.

Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,

Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.

Урыли честного жигана
И форшманули пацана,
Маслина в пузо из нагана,
Макитра набок - и хана!
Не вынесла душа напряга,
Гналых базаров и понтов.
Конкретно кипишнул бродяга,
Попер, как трактор... и готов!
Готов!.. не войте по баракам,
Нишкните и заткните пасть;
Теперь хоть боком встань, хоть раком, -
Легла ему дурная масть!
Не вы ли, гниды, беса гнали,
И по приколу, на дурняк
Всей вашей шоблою толкали
На уркагана порожняк?
Куражьтесь, лыбьтесь, как параша, -
Не снес наездов честный вор!
Пропал козырный парень Саша,
Усох босяк, как мухомор!

Мокрушник не забздел, короста,
Как это свойственно лоха/м:
Он был по жизни отморозком
И зря волыной не махал.
А хуль ему?.. дешевый фраер,
Залетный, как его кенты,
Он лихо колотил понты,
Лукал за фартом в нашем крае.
Он парафинил все подряд,
Хлебалом щелкая поганым;
Грозился посшибать рога нам,
Не догонял тупым калганом,
Куда он ветки тянет, гад!
.....

Но есть еще, козлы, правилка воровская,
За все, как с гадов, спросят с вас.
Там башли и отмазы не канают,
Там вашу вшивость выкупят на раз!
Вы не отмашетесь ни боталом, ни пушкой;
Воры порвут вас по кускам,
И вы своей поганой красной юшкой
Ответите за Саню-босяка!

Ягненок с бодуна затеял опохмелку.
Но вот непер: набил с кентами стрелку,
А возле пивняка позорный рыскал Волк.
Ягненку хочет он порвать на попе целку,
Но, по понятиям желая всунуть ствол,
Берет на понт: "Овца, куда ты роги мочишь?
Помоишь кругаль мой, судьбу-злодейку дрочишь!
За борзость такову
Очко на тряпки я тебе порву!"
"Не в падлу честному бродяге,
Но я скажу по-братски, без базла,
Что свой шмурдяк глушу я из горла,
К тому ж из личняковой фляги,
И не фиг на меня крошить батон".
"Так я еще и бесогон!
Животное! ты загрубил по-конски!
Але-мале, городовой японский, -
Мне помнится, еще в запрошлый год
Ты здесь грозился поиметь мой рот".
"Да я откинулся из зоны в понедельник", -
Ягненок гонит. "Значит, твой братан".
"По жизни я голимый сирота".
"Короче! кореш твой или подельник.
Семейник, зема твой или шиха -
Вы все позорной масти
И пайку кровную готовы рвать из пасти, -
Но я вам выверну наружу кендюха!"
"Да я не при делах..." - "Нишкни, не надо трепа!
Мне стремно косяки считать твои, урла!
Ты виноват уж тем, что у тебя есть жопа!"
Сказал - и отодрал Ягненка, как козла.

Евгений Евтушенко — Бабий яр


Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно.
Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу.

Мне кажется сейчас -
я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
и до сих пор на мне - следы гвоздей.
Мне кажется, что Дрейфус -
это я.
Мещанство -
мой доносчик и судья.
Я за решеткой.
Я попал в кольцо.
Затравленный,
оплеванный,
оболганный.
И дамочки с брюссельскими оборками,
визжа, зонтами тычут мне в лицо.
Мне кажется -
я мальчик в Белостоке.
Кровь льется, растекаясь по полам.
Бесчинствуют вожди трактирной стойки
и пахнут водкой с луком пополам.
Я, сапогом отброшенный, бессилен.
Напрасно я погромщиков молю.
Под гогот:
"Бей жидов, спасай Россию!"-
насилует лабазник мать мою.
О, русский мой народ! -
Я знаю -
ты
По сущности интернационален.
Но часто те, чьи руки нечисты,
твоим чистейшим именем бряцали.
Я знаю доброту твоей земли.
Как подло,
что, и жилочкой не дрогнув,
антисемиты пышно нарекли
себя "Союзом русского народа"!
Мне кажется -
я - это Анна Франк,
прозрачная,
как веточка в апреле.
И я люблю.
И мне не надо фраз.
Мне надо,
чтоб друг в друга мы смотрели.
Как мало можно видеть,
обонять!
Нельзя нам листьев
и нельзя нам неба.
Но можно очень много -
это нежно
друг друга в темной комнате обнять.
Сюда идут?
Не бойся — это гулы
самой весны -
она сюда идет.
Иди ко мне.
Дай мне скорее губы.
Ломают дверь?
Нет - это ледоход...
Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно,
по-судейски.
Все молча здесь кричит,
и, шапку сняв,
я чувствую,
как медленно седею.
И сам я,
как сплошной беззвучный крик,
над тысячами тысяч погребенных.
Я -
каждый здесь расстрелянный старик.
Я -
каждый здесь расстрелянный ребенок.
Ничто во мне
про это не забудет!
"Интернационал"
пусть прогремит,
когда навеки похоронен будет
последний на земле антисемит.
Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам,
как еврей,
и потому -
я настоящий русский!

>>170714933
>Ты виноват уж тем, что у тебя есть жопа
о да, этот стишок мне всегда нравился.

>>170714867
Луганская область ващет, Свердловский район. Кладбище, на котором он похоронен, где-то в километре от меня. Надо сходить могилу найти и цветочков принести бы.

Я не люблю точки на карте и клеточки в календаре

Я великим поэтом не стал,
Мне не радостно было нигде:
Я всегда не любил места,
Я им предпочитал людей.

Что за глупость — любить весну
Или осень, зиму и лето.
Я скорей навсегда засну,
Чем мне станет понятно это.

Окуджавы поют про Москву,
И высоцкие тоже поют.
Я скорее навечно засну,
Чем мне станет приятно тут.

Только вот с друзьями вечером
Чаю выпью сегодня вместе.
Отойди, тоска! Хватит. Нечего.
Пой, Высоцкий, весёлые песни.

>>170714911
Перевод к сожалению без соблюдения формы

Вот еще подобные переводы Басё:
В ловушке осьминог.
Он видит сон - такой короткий! -
Под летнею луной.

Вот всё, чем богат я!
Лёгкая, словно жизнь моя,
Тыква-горлянка.

Как завидна их судьба!
К северу от суетного мира
Вишни зацвели в горах.

Егор Летов — Гордое слово в остывшей золе


Кто-нибудь дотянет, кто-нибудь посмеет,
Кто-нибудь поймает, кто-нибудь посеет
Огонь.

Ветхие седины, ветхие заплаты,
Ветхие заветы, пыльные вселенные
В огонь.

Гордое слово в остывшей золе,
Вольное слово в остывшей золе,
Жаркое слово в остывшей золе,
Новое слово в остывшей золе.
Юное пламя!

Что-то слишком сухо, что-то слишком сладко,
Что-то слишком долго, что-то слишком далеко,
В огонь.

Каждому по имени, каждому по отчеству,
Каждому по женщине, каждому по ордену,
В огонь.

Гордое слово в остывшей золе,
Вольное слово в остывшей золе,
Жаркое слово в остывшей золе,
Новое слово в остывшей золе.
Юное пламя!

Кто-нибудь добудет, кто-нибудь сумеет,
Кто-нибудь разбудит, кто-нибудь согреет
Огонь!

H - водород

>>170715255
О - кислород

>>170715259
С - углерод

>>170715268
Ты пидармот.

Бамп.

>>170706966
Давг.

>>170706365 (OP)
Я вас ебу что я ебал и блядь о боже
Зачем я вас ебу ебал и в рот давал
Это занятие приятное не всё же
Лучше бы вас сейчас на рынке продавал

Дорогой Карл XII, сражение под Полтавой,
слава Богу, проиграно. Как говорил картавый,
"время покажет Кузькину мать", руины,
кости посмертной радости с привкусом Украины.
То не зелено-квитный, траченный изотопом,--
жовто-блакытный реет над Конотопом,
скроенный из холста, знать, припасла Канада.
Даром что без креста, но хохлам не надо.
Гой ты, рушник, карбованец, семечки в полной жмене!
Не нам, кацапам, их обвинять в измене.
Сами под образами семьдесят лет в Рязани
с залитыми глазами жили, как при Тарзане.
Скажем им, звонкой матерью паузы медля строго:
скатертью вам, хохлы, и рушником дорога!
Ступайте от нас в жупане, не говоря -- в мундире,
по адресу на три буквы, на все четыре
стороны. Пусть теперь в мазанке хором гансы
с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.
Как в петлю лезть -- так сообща, путь выбирая в чаще,
а курицу из борща грызть в одиночку слаще.
Прощевайте, хохлы, пожили вместе -- хватит!
Плюнуть, что ли, в Днипро, может, он вспять покатит,
брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый
кожаными углами и вековой обидой.
Не поминайте лихом. Вашего хлеба, неба,
нам, подавись мы жмыхом и колобом, не треба.
Нечего портить кровь, рвать на груди одежду.
Кончилась, знать, любовь, коль и была промежду.
Что ковыряться зря в рваных корнях глаголом?
Вас родила земля, грунт, чернозем с подзолом.
Полно качать права, шить нам одно, другое.
Это земля не дает вам, кавунам, покоя.
Ой да Левада-степь, краля, баштан, вареник!
Больше, поди, теряли -- больше людей, чем денег.
Как-нибудь перебьемся. А что до слезы из глаза --
нет на нее указа, ждать до другого раза.
С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
будете вы хрипеть, царапая край матраса,
строчки из Александра, а не брехню Тараса.

Время в символах разобраться! Люди - винтики. Люди - винтики... Сам я винтиком был. Старался! Был безропотным. Еле видимым. Мне всю жизнь за это расплачиваться! Мне себя, как пружину, раскручивать! Верить веку. И с вами раскланиваться, люди-винтики, люди-шурупчики. Предначертаны ваши шляхи, назначение каждому выдано. И не шляпы на вас, а шляпки. Шляпки винтиков, шляпки винтиков! Вы изнашивайтесь, вы ржавейте, исполняйте всё, что вам задано. И в свою исключительность верьте! Впрочем, это не обязательно. Всё равно обламают отчаянных! Всё равно вы должны остаться там, где ввинтят, - в примусе, в часиках, в кране, в крышке унитаза. Установлено так. Положено. И - не будем на эту тему... Славься, винтичная психология! Царствуй, лозунг: "Не наше дело!" Пусть звучит он как откровение! Пусть дороги зовут напрасно!.. Я не верю, - хоть жгите, - не верю в бессловесный винтичный разум! Я смирению не завидую, но, эпоху понять пытаясь, - я не верю, что это винтики с грозным космосом побратались. Что они седеют над формулами и детей пеленают бережно. Перед чуткими микрофонами говорят с планетою бешеной. И машины ведут удивительные. И влюбляются безутешно... Я не верю, что это винтики на плечах нашу землю держат!.. Посредине двадцатого века облетают ржавые символы...

Будьте счастливы, Человеки! Люди умные. Люди сильные.

>>170713388
>Без устали работать
Для страждущих людей -
Наполовину бесов,
Настолько же детей.

>>170715066
>Только вот с друзьями вечером
>Чаю выпью сегодня вместе.
>Отойди, тоска! Хватит. Нечего.
>Пой, Высоцкий, весёлые песни.

>>170715697
>ремя в символах разобраться! Люди - винтики. Люди - винтики... Сам я винтиком был. Старался! Был безропотным. Еле видимым. Мне всю жизнь за это расплачиваться! Мне себя, как пружину, раскручивать! Верить веку. И с вами раскланиваться, люди-винтик

>>170716409
Что?

>>170716409
Почему ты выделил это гринтекстом?

Неужели жить? Как это странно -
за ночь жить так просто разучиться.
Отдалённо слышу и туманно
чью-то речь красивую. Укрыться,
поджимая ноги, с головою,
в уголок забиться. Что хотите,
дорогие, делайте со мною.
Стойте над душою, говорите.
Я и сам могу себе два слова
нашептать в горячую ладошку:
"Я не вижу ничего плохого
в том, что полежу ещё немножко -
ах, укрой от жизни, одеялко,
разреши несложную задачу".
Боже, как себя порою жалко -
надо жить, а я лежу и плачу.

- Борис Рыжий, 1995

БОРИС РЫЖИЙ «РАЗГОВОР С БОГОМ»

- Господи, это я мая второго дня.
- Кто эти идиоты?
- Это мои друзья.
На берегу реки водка и шашлыки, облака и русалки.
- Э, не рви на куски. На кусочки не рви, мерзостью
назови, ад посули посмертно, но не лишай любви
високосной весной, слышь меня, основной!
- Кто эти мудочёсы?
- Это - со мной!

Неужели свершилось? Вместо пятен возникли черты.
Всё, что зря копошилось, отрешилось от всякой тщеты.
Что ворочалось втуне, поразительно как расцвело.
Ведь ещё накануне совсем не могло.

А сегодня свершилось — бытие обрело колею
и тщета сокрушилась под своею же тяжестию.
И не верится даже, как подумаешь — только же что,
ну, буквально вчера же всё было не то.

А ведь было печально и вчера, и неделю назад.
Не везло капитально, несмотря на размах и азарт.
Уж какие, казалось, карты-козыри шли в переброс,
но игра не вязалась и проигрыш рос.

По колено в сумбуре то Минфин буксовал, то Минздрав,
в оборонной структуре не умели запомнить устав,
а структура надзора, подшивая к доносу донос,
от стыда и позора терялась до слёз.

Через дыры в кордоне утекал образованный слой,
через дыры в озоне атмосфера сочилась долой,
через дыры в законе плутовство умножалось везде,
потому что ничто не держалось в узде.

Населенье дичало, культтовары пылились лежмя,
никого не прельщала поутру по морозцу лыжня,
никому на закате не хотелось к реке с камышом,
не рыдалось во МХАТе, не млелось в Большом.

У танцовщика танцы вытанцовывались не вполне,
у рифмовщика стансы зарифмовывались тоже не,
виртуозу кларнета без отрады дуделось в дуду,
потому что не это имелось в виду.

Кружевные строенья заслоняла панельная муть,
с колеса обозренья прямо не на что было взглянуть,
а когда и случалось приманить пассажиров с детьми,
колесо не включалось, хоть до ночи жми.

А сегодня включилось, неподвижное всё завелось
и всему научилось, и вовсю этим всем занялось,
буксовать перестало, ощутило подспудный ресурс
и само угадало спасительный курс.

Разогнулся гвардеец, приосанился доктор наук,
просиял земледелец и налёг по-хозяйски на плуг,
подскочил архитектор — и бегом рисовать капитель,
обозначился вектор, наметилась цель.

Отыгрался картёжник, залаталась лазурная высь,
богослов и безбожник у костра над рекой обнялись,
а карающий орган, уловив надлежащий сигнал,
отвечает с восторгом, что так он и знал.

Снова стансы и танцы украшают собою дворы,
где на лавочках старцы не сварливы при том, что мудры.
А в потёмках подвальных молодняк не плюёт, не галдит,
потому что в читальных он залах сидит.

Всё послушалось правил, полюбило равняться во фрунт.
По звонку повар Павел кипятит в чугуне сухофрукт.
По гудку повар Пётр в макароны кладёт маргарин.
На кордонах досмотр, в Большом — "Лоэнгрин".

И, оставшись без места, одиноко скулит и снуёт
выражатель протеста, беспокойный поборник свобод.
Больше не с кем бороться, не в долгу он теперь ни в каком,
а ему всё неймётся побыть должником.

Он казнится, томится, уверяет, что честь на кону,
и долги он стремится возвратить неизвестно кому.
Делом, раз уж не данью, заплатить, попотеть для людей.
Да иди же ты в баню, плати и потей.

В банях нынче опрятно, там приватно займутся тобой.
Там как раз не бесплатно и напитки, и сервис любой.
Там к очищенной водке ты в нагрузку получишь массаж,
и кредитка красотке уйдёт за корсаж.

Может хоть под парами усомнишься в апломбе былом.
Ты искал за горами, а успех невзначай за углом.
И найти очень просто, даже если к Москве не привык:
до Кузнецкого моста, а там напрямик.

Поздравляю, свершилось, и об этом повсюду и сплошь,
проявляя решимость, извещаю господ и госпож.
Пусть они по цепочке остальным сообщат господам.
Прилагаю цветочки, курю фимиам, припадаю к стопам.
2014

Я в детстве думал: вырасту большим -
и страх и боль развеются как дым.
И я увижу важные причины,
когда он станет тоньше паутины.
Я в детстве думал: вырастет со мной
и поумнеет мир мой дорогой.
И ангелы, рассевшись полукругом,
поговорят со мною и друг с другом.
Сто лет прошло. И я смотрю в окно.
Там нищий пьёт осеннее вино,
что отливает безобразным блеском.
...А говорить мне не о чем и не с кем.

- Борис рыжий, 1996

Буду постить сюда годные стишки из одного крутого паблика который я обнаружил впараше

>>170717115
>>170717108
>>170717100
>>170717095
>>170717087
Уноси эту петросянскую графоманию нахуй.

>>170717137
Ценитель порвался

Не было гвоздя - подкова пропала.
Не было подковы - лошадь захромала.
Лошадь захромала - командир убит.
Конница разбита - армия бежит.
Враг вступает в город,
Пленных не щадя.
Оттого, что в кузнице
Не было гвоздя.

Хуй пизда джигурда

О вы, что проделали путь в предвкушеньи ответов!
Легенды вам лгали, однако же я не солгу:
Ни тайны грядущего, ни сокровенных секретов
Земли и небес я раскрыть вам, увы, не могу.

Открою я каждому, будь он хоть свят, хоть корыстен
Лишь то, что он знал бы и сам, покопавшись внутри -
Ряд правил - простых, но людьми отвергаемых истин;
Вас трое стоит предо мною, и правила три:

Герой, поднимающий меч за высокие цели,
За славу отчизны и честь своего короля,
Ты всем пренебрёг ради первенства в воинском деле,
И знамя твое не видала склоненным земля.

Ты всю свою жизнь посвятил исполнению долга,
Идя через кровь и огонь с обнаженным клинком,
Однако ты мог бы задуматься хоть ненадолго:
А кто и с чего это сделал тебя должником?

Не странно ли гибнуть за тряпки с цветами державы?
Величие оной чем жизнь улучшает твою?
А ежели парню в короне так хочется славы,
То ты-то при чем тут? Пусть сам добывает в бою.

Вот правило первое: ты никому не должен.

Поэт, сочиняющий саги, сирвенты и стансы,
Ни разу перу своему не позволивший лжи,
В трущобах и замках твои напевают романсы,
Твой слог безупречен, а мысли точны и свежи.

Но даме, что томно грустит над печальной балладой,
И девке, что ржет над куплетами, кои смешны,
Нужны только строфы - тебя самого им не надо,
А тысячам прочих и строфы твои не нужны.

Случайно ль гуляют твои безымянными строки?
Была ли когда у поэта судьба хороша?
И, хоть бы ты даже у них умирал на пороге,
В награду за песни не бросят тебе и гроша.

Вот правило второе: ты никому не нужен.

Мудрец, постигающий суть философских учений,
При свете лампады над книгою каждую ночь
Проводишь ты в келье, не зная иных развлечений,
И в диспуте мало кто мог бы тебя превозмочь.

Ты выучил строй и вокабулы мертвых наречий,
Все то, что писали мыслители тысячи лет,
Знакомо тебе, и на каждый вопрос человечий
Уже у тебя наготове цитата в ответ.

И что же? Твой ум - лишь собранье чужих заблуждений.
Мудрее тебя, завалившего книгами стол,
Невежда иной, сохранивший свободу суждений;
Все истины ложны, покуда к ним сам не пришел.

Вот правило третье: выводы делай сам.

Я знаю, что вы недовольны моими словами -
Пускаясь в поход, вы хотели услышать не то...
Признать иль отвергнуть три правила - выбор за вами,
Но большего вам в этом мире не скажет никто.

Ты никому не должен.
Ты никому не нужен.
Выводы делай сам.

Господа полицейские, вы меня малость достали.
Да, я понимаю, что служба велит проверять все детали,
И что какой-то придурок звонил вам опять,
Но неужели так трудно понять,
Что если в три часа ночи я сижу на мосту,
То потому, что люблю одиночество и красоту
Луны над лагуной,
А не потому, что прыгнуть хочу в пустоту!
А если бы даже и да -
К чему мне вода?
Чай, лоб не чугунный,
И односторонний билет
Мне б выписал мой пистолет.
И опять-таки, если бы даже и да,
Чем вы могли бы помочь мне тогда?
Дать денег? Найти литагента?
Сделать бесплатной аренду?
Или из-за чего там люди - не я! -
Делают выбор в пользу небытия -
Плохое здоровье,
Обломы с любовью,
Неудовлетворенные всяки амбиции -
Что из этого может исправить полиция?
Ничего ровным счетом!
Так за каким же чертом
Вы мешаете мне
Наслаждаться луной в тишине?
Занимайтесь теми, кто нарушает закон,
And leave me alone!
Буквально - leave me ALONE.
I am alright.
Have a nice night.

А тред-то годный. Авторов бы еще указывали

Валентинка

>>170706407
Неплохо

>>170719827
Еще бы

>>170719603
хуй

бамп

>>170714362
Тогда это наверное гнойный писал.

https://youtu.be/p700fXiLi8I

бамп

С насмешкой над моей гордынею бесплодной
Мне некто предсказал, державший меч в руке:
Ничтожество с душой пустою и холодной,
Ты будешь прошлое оплакивать в тоске.

В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов,
Стать сильным, как они, тебе не суждено;
На жизнь, ее скорбей и счастья не изведав,
Ты будешь, как больной, смотреть через окно.

И кожа ссохнется, и мышцы ослабеют,
И скука въестся в плоть, желания губя,
И в черепе твоем мечты окостенеют,
И ужас из зеркал посмотрит на тебя.

Себя преодолеть! Когда б ты мог! Но, ленью
Расслаблен, стариком ты станешь с юных лет;
Чужое и свое, двойное утомленье
Нальет свинцом твой мозг и размягчит скелет.

Заплещет вещее и блещущее знамя, —
О, если бы оно и над тобой взвилось! —
Увы! Ты истощишь свой дух над письменами,
Их смысл утерянный толкуя вкривь и вкось.

Ты будешь одинок! — В оцепененье дремы
Прикован будет твой потусторонний взгляд
К минувшей юности, — и радостные громы
Далеко в стороне победно прогремят!

Со смазкою в кармане, с веревкой на руке
Я ждал тебя на кухне, услышал ключ в замке
Я подходил спокойно, не прятался, не вор
Ударил кулаком - упала на ковер

Я стал тебя душить, пытался отъебать,
Закончил и прислушался, живучая ты блядь.
Загнал меж рёбер нож, и хрип вдруг приутих
Пошел и сел за пеку, писать лишь этот стих.

Когда туман растаял и прибыла луна,
Еще разок присунул, ты очень холодна,
Я съем последний бутер, прилягу подремать
История морозная, Двачи будут пылать.

Во сне был я недолго, ведь мне уже пиздец
Прекрасно понимаю, что больше не жилец.
Для зоны нет сноровки, и в дурку не пойду
Крепка петля на шее - пошли вы все в пизду!

Дождик лил как из ведра.
Я открыл калитку
И увидел средь двора
Глупую Улитку.
Говорю ей: — Посмотри
Ты ведь мокнешь в луже…
А она мне изнутри:
— Это ведь снаружи!
А внутри меня весна,
День стоит чудесный! —
Отвечала мне она
Из скорлупки тесной.
Говорю: — Повсюду мрак
Не спастись от стужи! —
А она в ответ: — Пустяк.
Это ведь снаружи!
А внутри меня уют:
Расцветают розы,
Птицы дивные поют
И блестят стрекозы!
— Что ж, сиди сама с собой
Я сказал с улыбкой
И простился со смешной
Глупенькой Улиткой…
Дождь закончился давно.
Солнце — на полмира…
А внутри меня темно,
Холодно и сыро.

Мой замок стоит на утесе крутом
В далеких, туманных горах,
Его я воздвигнул во мраке ночном,
С проклятьем на бледных устах.

В том замке высоком никто не живет,
Лишь я его гордый король,
Да ночью спускается с диких высот
Жестокий, насмешливый тролль.

На дальнем утесе, труслив и смешон,
Он держит коварную речь,
Но чует, что меч для него припасен,
Не знающий жалости меч.

Однажды сидел я в порфире златой,
Горел мой алмазный венец —
И в дверь постучался певец молодой,
Бездомный, бродячий певец.

Для всех, кто отвагой и силой богат,
Отворены двери дворца;
В пурпуровой зале я слушать был рад
Безумные речи певца.

С красивою арфой он стал недвижим,
Он звякнул дрожащей струной,
И дико промчалась по залам моим
Гармония песни больной.

«Я шел один в ночи беззвездной
В горах с уступа на уступ
И увидал над мрачной бездной,
Как мрамор белый, женский труп.

«Влачились змеи по уступам,
Угрюмый рос чертополох,
И над красивым женским трупом
Бродил безумный скоморох.

«И смерти дивный сон тревожа,
Он бубен потрясал в руке,
Над миром девственного ложа
Плясал в дурацком колпаке.

«Едва звенели колокольца,
Не отдаваяся в горах,
Дешевые сверкали кольца
На узких, сморщенных руках.

«Он хохотал, смешной, беззубый,
Скача по сумрачным холмам,
И прижимал больные губы
К холодным, девичьим губам.

«И я ушел, унес вопросы,
Смущая ими божество,
Но выше этого утеса
Не видел в мире ничего».

Я долее слушать безумца не мог,
Я поднял сверкающий меч,
Певцу подарил я кровавый цветок
В награду за дерзкую речь.

Цветок зазиял на высокой груди,
Красиво горящий багрец...
«Безумный певец, ты мне страшен, уйди».
Но мертвенно бледен певец.

Порвалися струны, протяжно звеня,
Как арфу его я разбил
За то, что он плакать заставил меня,
Властителя гордых могил.

Как прежде в туманах не видно луча,
Как прежде скитается тролль,
Он бедный не знает, бояся меча,
Что властный рыдает король.

По прежнему тих одинокий дворец,
В нем трое, в нем трое всего:
Печальный король и убитый певец
И дикая песня его.

>>170723813
Горшок, залогиньтесь.

На маленьком стуле сидит старичок,
На нем деревянный надет колпачок.
Сидит он, качаясь и ночью, и днем,
И туфли трясутся на нем.

Сидит он на стуле и машет рукой,
Бежит к старичку человечек кривой.
- Что с вами, мой милый?
Откройте ваш глаз!
Зачем он завязан у вас?

Кривой человечек в ответ старичку:
- Глазок мой закрылся, и больно зрачку.
Я с черной грачихой подрался сейчас,
Она меня клюнула в глаз.

Тогда старичок призывает жука.
- Слетай-ка, жучок, на большие луга.
Поймай мне грачиху в пятнадцать минут -
Над нею устроим мы суд.

Не ветер бушует, не буря гудит,-
Жучок над болотом к грачихе летит.
- Извольте, грачиха, явиться на суд -
Осталось двенадцать минут.

Двенадцать минут пролетают, спеша,
Влетает грачиха, крылами шурша,
Грачиху сажают за письменный стол,
И пишет жучок протокол.

- Скажите, грачиха, фамилью свою.
Давно ли живете вы в нашем краю?
Зачем человечка вы клюнули в глаз?
За это накажем мы вас.

Сказала грачиха:- Но я не виновна,
Сама я, грачиха, обижена кровно:
Кривой человечек меня погубил,
Гнездо он мое разорил.

- Ах, так!-
Рассердившись, вскричал старичок.
- Ах, так!-
Закачался на нем колпачок.
- Ах, так!-
Загремели железные туфли.
- Ах, так!-
Зашумели над туфлями букли.

И пал на колени лгунишка негодный,
И стукнулся лобиком об пол холодный,
И долго он плакал, и долго молил,
Пока его суд не простил.

И вот человечек к грачихе идет,
И жмет ее лапку, и слово дает,
Что он никогда, никогда, никогда
Не тронет чужого гнезда.

И вот начинается музыка тут,
Жуки в барабанчики палками бьют,
А наш человечек, как будто испанец,
Танцует с грачихою танец.

_____

И если случится, мой мальчик, тебе
Увидеть грачиху в высоком гнезде,
И если птенцы там сидят на краю,-
Припомни ты сказку мою.

Я сказочку эту не сам написал,
Ее мне вот тот старичок рассказал -
Вот тот старичок, что в часах под стеклом
Качается ночью и днем.

- Тик-так!-
Говорит под стеклом старичок.
-Тик-так!-
Отвечает ему колпачок.
- Тик-так!-
Ударяют по камешку туфли.
-Тик-так!-
Повторяют за туфлями букли.

Пусть маятник ходит, пусть стрелка кружит
Смешной старичок из часов не сбежит.
Но все же, мой мальчик, кто птицу обидит,
Тот много несчастий увидит.

Замрет наше поле, и сад обнажится,
И тысяча гусениц там расплодится,
И некому будет их бить и клевать
И птенчикам в гнезда таскать.

И если бы сказка вдруг стала не сказкой,
Пришел бы к тебе человечек с повязкой,
Взглянул бы на сад, покачал головой
И заплакал бы вместе с тобой.

Когда небесный свод, как низкий склеп, сжимает
Мой дух стенающий и, мир обвив кольцом,
На землю черный день угрюмо проливает
Суровый горизонт, нависнувший свинцом;

Когда весь этот мир - одна тюрьма сырая,
Где, словно нетопырь, во мгле чертя излом,
Надежда носится, пугливо ударяя
В подгнивший потолок мятущимся крылом;

Когда, как бы пруты решетки бесконечной,
Свинцовые струи дождя туманят взор
И стаи пауков в жестокости беспечной
Ткут у меня в мозгу проклятый свой узор:

Вдруг грянет зычный хор колоколов огромных,
И страшен бешеный размах колоколов:
То - сонмы грешных душ, погибших и бездомных,
Возносят до небес неукротимый рев.

Тогда без музыки, как траурные дроги,
Безмолвно шествуют Надежды в вечный мрак,
И призрак Ужаса, и царственный и строгий,
Склонясь на череп мой, колеблет черный стяг.

Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы?

Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.

И солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая Природа
Разъединенным приняла.

И в небо щерились уже куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.

Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.

Все это двигалось, вздымалось и блестело,
Как будто, вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
Дыханья смутного полно.

И этот мир струил таинственные звуки,
Как ветер, как бегущий вал,
Как будто сеятель, подъемля плавно руки,
Над нивой зерна развевал.

То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,
Как первый очерк, как пятно,
Где взор художника провидит стан богини,
Готовый лечь на полотно.

Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,
Косила сука злой зрачок,
И выжидала миг, чтоб отхватить от кости
И лакомый сожрать кусок.

Но вспомните: и вы, заразу источая,
Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
Вы, лучезарный серафим.

И вас, красавица, и вас коснется тленье,
И вы сгниете до костей,
Одетая в цветы под скорбные моленья,
Добыча гробовых гостей.

Скажите же червям, когда начнут, целуя,
Вас пожирать во тьме сырой,
Что тленной красоты - навеки сберегу я
И форму, и бессмертный строй.

Вдоль березовой долины,
под прикрытием зари,
дует ветер с Украины
паровозу в фонари.

Дует ветер-западок,
ковылинки валит с ног,
а дежурный по вокзалу
на разлуку бьет звонок.

— Всё, — скажу я, — Валентина!..
Чемоданы положу.
— Ты, — скажу я, — Валентина,
поцелуй меня! — скажу.

Ты глаза закроешь вдруг,
плащ свой выронишь из рук,
ты увидишь, как далеко
отчий город Кременчуг...
Подойдешь к родному дому
на гранитном на яру,
поклонись ты голубому
соловьиному Днепру.
От разлуки бед не ведай,
каждый вечер над водой
вишню спелую проведай,
про зозулю песни пой.
Привези ты мне в подарок
сок вишневый на губах,
голубые шаровары,
пару вышитых рубах.
А еще, за ради жизни,
привези ты мне живьем
черноглазых, темно-сизых
соловьиху с соловьем.

И поведай ты подругам
в самый полдень на Днепре,
как страдали мы по югу
ежегодно в декабре.
Как ходили в поздних росах
со строительства вдвоем,
вырезали на березах
имя длинное твое.
Как любовь свою справляли
в перелете всех ветров,
на холодных камнях спали,
целовались у костров.
В полуночный тихий час
снились нам с тобой не раз —
трели песен соловьиных,
соловьиный черный глаз...
Так что ты, за ради жизни,
привези-ка мне живьем
черноглазых, темно-сизых
соловьиху с соловьем.

Стану птицам в час восходов
тихим свистом отвечать,
сочиненья птицеводов
вечерами изучать.
Обнесу заречный сад
кругом крашеных оград,
рассажу по тонким веткам,
будто пьяных, соловьят.
Сад завьется, заплетется,
через тридцать пять годов —
сколько листьев встрепенется,
столько свистнет соловьев!
Зоопарку — не отдам,
на базаре — не продам,
раздарю я птичьи стаи
по окрестным городам.
И засвищут, сна не зная,
вплоть до утренней поры
соловьихи — с Таганая,
соловьи — с Магнит-горы.
Стану старым и беззубым,
буду бороду носить,
буду в праздники по клубам
речи так произносить:
— Дорогие, вам известно,
прославляя горный люд,
на Урале — повсеместно —
соловьи мои поют!
Я растил их между прочим,
я взрастил их без числа,
состоя всю жизнь рабочим
огневого ремесла.
На реке вознес плотину,
город строил, сталь варил,
украинку Валентину
до скончания любил.

Потому, за ради жизни,
привези ты мне живьем
черноглазых, темно-сизых
соловьиху с соловьем.

Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы,
С раскосыми и жадными очами!

Для вас - века, для нас - единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!

Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома, лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!

Вы сотни лет глядели на Восток
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!

Вот - срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет - не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!

О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!

Россия - Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!...

Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!

Мы любим все - и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё - и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений...

Мы помним всё - парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады...

Мы любим плоть - и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах...
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?

Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых...

Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные обьятья!
Пока не поздно - старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем - братья!

А если нет - нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века вас будет проклинать
Больное позднее потомство!

Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!

Но сами мы - отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.

Не сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!...

В последний раз - опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!

>>170706365 (OP)
я ебал опа
в рот
и его мамку
шлюху
тоже

>>170712456
Вот это годно.

>>170706365 (OP)
Не первой свежести — как и цветы в ее
руках. В цветах — такое же вранье
и та же жажда будущего. Карий
глаз смотрит в будущее, где
ни ваз, ни разговоров о воде.
Один гербарий.

Отсюда — складчатость. Сначала — рта,
потом — бордовая, с искрой, тафта,
как занавес, готовый взвиться
и обнаружить механизм ходьбы
в заросшем тупике судьбы;
смутить провидца.

Нога в чулке из мокрого стекла
блестит, как будто вплавь пересекла
Босфор и требует себе асфальта
Европы или же, наоборот, —
просторов Азии, пустынь, щедрот
песков, базальта.

Камея в низком декольте. Под ней,
камеей, — кружево и сумма дней,
не тронутая их светилом,
не знающая, что такое — кость,
несобираемая в горсть;
простор белилам.

Что за спиной у ней, опричь ковра
с кинжалами? Ее вчера.
Десятилетья. Мысли о Петрове,
о Сидорове, не говоря
об Иванове, возмущавших зря
пять литров крови.

Что перед ней сейчас? Зима. Стамбул.
Ухмылки консула. Настырный гул
базара в полдень. Минареты класса
земля-земля или земля-чалма
(иначе — облако). Зурна, сурьма.
Другая раса.

Плюс эта шляпа типа лопуха
в провинции и цвета мха.
Болтун с палитрой. Кресло. Англичане
такие делали перед войной.
Амур на столике: всего с одной
стрелой в колчане.

Накрашенным закрытым ртом
лицо кричит, что для него 'потом'
важнее, чем 'теперь', тем паче —
'тогда'! Что полотно — стезя
попасть туда, куда нельзя
попасть иначе.

Так боги делали, вселяясь то
в растение, то в камень: до
возникновенья человека. Это
инерция метаморфоз
сиеной и краплаком роз
глядит с портрета,

а не сама она. Она сама
состарится, сойдет с ума,
умрет от дряхлости, под колесом, от пули.
Но там, где не нужны тела,
она останется какой была
тогда в Стамбуле.

>>170724166
Я вас обязан известить,
Что не дошло до адресата
Письмо, что в ящик опустить
Не постыдились вы когда-то.

Ваш муж не получил письма,
Он не был ранен словом пошлым,
Не вздрогнул, не сошел с ума,
Не проклял все, что было в прошлом.

Когда он поднимал бойцов
В атаку у руин вокзала,
Тупая грубость ваших слов
Его, по счастью, не терзала.

Когда шагал он тяжело,
Стянув кровавой тряпкой рану,
Письмо от вас еще все шло,
Еще, по счастью, было рано.

Когда на камни он упал
И смерть оборвала дыханье,
Он все еще не получал,
По счастью, вашего посланья.

Могу вам сообщить о том,
Что, завернувши в плащ-палатки,
Мы ночью в сквере городском
Его зарыли после схватки.

Стоит звезда из жести там
И рядом тополь — для приметы...
А впрочем, я забыл, что вам,
Наверно, безразлично это.

Письмо нам утром принесли...
Его, за смертью адресата,
Между собой мы вслух прочли —
Уж вы простите нам, солдатам.

Быть может, память коротка
У вас. По общему желанью,
От имени всего полка
Я вам напомню содержанье.

Вы написали, что уж год,
Как вы знакомы с новым мужем.
А старый, если и придет,
Вам будет все равно ненужен.

Что вы не знаете беды,
Живете хорошо. И кстати,
Теперь вам никакой нужды
Нет в лейтенантском аттестате.

Чтоб писем он от вас не ждал
И вас не утруждал бы снова...
Вот именно: «не утруждал»...
Вы побольней искали слова.

И все. И больше ничего.
Мы перечли их терпеливо,
Все те слова, что для него
В разлуки час в душе нашли вы.

«Не утруждай». «Муж». «Аттестат»...
Да где ж вы душу потеряли?
Ведь он же был солдат, солдат!
Ведь мы за вас с ним умирали.

Я не хочу судьею быть,
Не все разлуку побеждают,
Не все способны век любить,—
К несчастью, в жизни все бывает.

Ну хорошо, пусть не любим,
Пускай он больше вам ненужен,
Пусть жить вы будете с другим,
Бог с ним, там с мужем ли, не с мужем.

Но ведь солдат не виноват
В том, что он отпуска не знает,
Что третий год себя подряд,
Вас защищая, утруждает.

Что ж, написать вы не смогли
Пусть горьких слов, но благородных.
В своей душе их не нашли —
Так заняли бы где угодно.

В отчизне нашей, к счастью, есть
Немало женских душ высоких,
Они б вам оказали честь —
Вам написали б эти строки;

Они б за вас слова нашли,
Чтоб облегчить тоску чужую.
От нас поклон им до земли,
Поклон за душу их большую.

Не вам, а женщинам другим,
От нас отторженным войною,
О вас мы написать хотим,
Пусть знают — вы тому виною,

Что их мужья на фронте, тут,
Подчас в душе борясь с собою,
С невольною тревогой ждут
Из дома писем перед боем.

Мы ваше не к добру прочли,
Теперь нас втайне горечь мучит:
А вдруг не вы одна смогли,
Вдруг кто-нибудь еще получит?

На суд далеких жен своих
Мы вас пошлем. Вы клеветали
На них. Вы усомниться в них
Нам на минуту повод дали.

Пускай поставят вам в вину,
Что душу птичью вы скрывали,
Что вы за женщину, жену,
Себя так долго выдавали.

А бывший муж ваш — он убит.
Все хорошо. Живите с новым.
Уж мертвый вас не оскорбит
В письме давно ненужным словом.

Живите, не боясь вины,
Он не напишет, не ответит
И, в город возвратись с войны,
С другим вас под руку не встретит.

Лишь за одно еще простить
Придется вам его — за то, что,
Наверно, с месяц приносить
Еще вам будет письма почта.

Уж ничего не сделать тут —
Письмо медлительнее пули.
К вам письма в сентябре придут,
А он убит еще в июле.

О вас там каждая строка,
Вам это, верно, неприятно —
Так я от имени полка
Беру его слова обратно.

Примите же в конце от нас
Презренье наше на прощанье.
Не уважающие вас
Покойного однополчане.

По поручению офицеров полка
К. Симонов

>>170709656
да-да, кредо мое почти

Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене.

Фиолетовые руки
На эмалевой стене
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине.

И прозрачные киоски,
В звонко-звучной тишине,
Вырастают, словно блестки,
При лазоревой луне.

Всходит месяц обнаженный
При лазоревой луне...
Звуке реют полусонно,
Звуки ластятся ко мне.

Тайны созданных созданий
С лаской ластятся ко мне,
И трепещет тень латаний
На эмалевой стене

>>170706365 (OP)
http://slova.org.ru/mayakovskiy/fleyta_pozvonochnik/

Ветер веет с юга
И луна взошла,
Что же ты, блядюга,
Ночью не пришла?

Не пришла ты ночью,
Не явилась днем.
Думаешь, мы дрочим?
Нет! Других ебём!

Я люблю смотреть как умирают дети.
Вы прибоя смеха мглистый вал заметили
за тоски хоботом?
А я —
в читальне улиц —
так часто перелистывал гроба том.
Полночь
промокшими пальцами щупала
меня
и забитый забор
и с каплями ливня на лысин купола
скакал сумасшедший собор.
Я вижу, Христос из иконы бежал,
хитона оветренный край
йеловала плача слякоть.
Кричу кирпичу,
слов исступленных вонзаю кинжал
в неба распухшего мякоть
«Солнце!»
«Отец мой!»
«Сжалься хоть ты и не мучай!»
Это тобою пролитая кровь льется дорогою дольней.
Это душа моя
клочьями порванной тучи
в выжженном небе
на ржавом кресте колокольни!
Время!
Хоть ты, хромой богомаз,
лик намалюй мой
в божницу уродца века!
Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека!

Ангелы опальные,
Светлые, печальные,
Блески погребальные
Тающих свечей,-
Грустные, безбольные
Звоны колокольные,
Отзвуки невольные,
Отсветы лучей,-
Взоры полусонные,
Нежные, влюбленные,
Дымкой окаймленные
Тонкие черты,-
То мои несмелые,
То воздушно-белые,
Сладко-онемелые,
Легкие цветы.

Чувственно-неясные,
Девственно-прекрасные,
В страстности бесстрастные
Тайны и слова,-
Шорох приближения,
Радость отражения,
Нежный грех внушения,
Дышащий едва,-
Зыбкие и странные,
Вкрадчиво-туманные,
В смелости нежданные
Проблески огня,-
То мечты, что встретятся
С теми, кем отметятся,
И опять засветятся
Эхом для меня!

Ну что с того, что я там был?
Я был давно, я всё забыл.
Не помню дней, не помню дат,
Ни тех форсированных рек.

— Я неопознанный солдат,
Я рядовой, я имярек.
Я меткой пули недолёт,
Я лёд кровавый в январе.
Я прочно впаян в этот лёд,
Я в нём, как мушка в янтаре.

— Ну что с того, что я там был?
Я всё избыл, я всё забыл.
Не помню дат, не помню дней,
Названий вспомнить не могу.

— Я топот загнанных коней,
Я хриплый окрик на бегу,
Я миг непрожитого дня,
Я бой на дальнем рубеже,
Я пламя Вечного огня
И пламя гильзы в блиндаже.

— Ну что с того, что я там был,
В том грозном быть или не быть?
Я это всё почти забыл.
Я это всё хочу забыть.

Я не участвую в войне —
Она участвует во мне.
И отблеск Вечного огня
Дрожит на скулах у меня.

Уже меня не исключить
Из этих лет, из той войны,
Уже меня не излечить
От тех снегов, от той зимы.
Вдвоём — и с той землёй, и с той зимой
Уже меня не разлучить,
До тех снегов, где вам уже
Моих следов не различить.
Ну что с того, что я там был?!

>>170706365 (OP)


Сияло солнце в небесах, 
Светило во всю мочь, 
Была светла морская гладь, 
Как зеркало точь-в-точь, 
Что очень странно — ведь тогда

И недовольная луна 
Плыла над бездной вод 
И говорила: «Что за чушь 
Светить не в свой черед? 
И день — не день, и ночь — не ночь, 
А все наоборот».

И был, как суша, сух песок, 
Была мокра вода. 
Ты б не увидел в небе звезд — 
Их не было тогда. 
Не пела птица над гнездом — 
Там не было гнезда.

Но Морж и Плотник в эту ночь 
Пошли на бережок, 
И горько плакали они, 
Взирая на песок: 
— Ах, если б кто-нибудь убрать 
Весь этот мусор мог!

— Когда б служанка, взяв метлу, 
Трудилась дотемна, 
Смогла бы вымести песок 
За целый день она? 
— Ах, если б знать! — заплакал Морж. — 
Проблема так сложна!

Ах, устрицы! Придите к нам, — 
Он умолял в тоске, — 
И погулять, и поболтать 
Приятно на песке. 
Мы будем с вами до утра 
Бродить рука в руке.

Но Устрицы преклонных лет 
Не выплыли на зов. 
К чему для странствий покидать 
Страну своих отцов? 
Ведь можно дома в тишине 
Прожить в конце концов.

А юных Устриц удержать 
Какой бы смертный мог? 
Они в нарядных башмочках 
Выходят на песок, 
Что очень странно — ведь у них 
Нет и в помине ног.

И, вымыв руки и лицо 
Прохладною водой, 
Они спешат, они ползут 
Одна во след другой 
За Плотником и за Моржом 
Веселою гурьбой.

А Морж и Плотник шли и шли 
Час или два подряд, 
Потом уселсь на скале 
Среди крутых громад, 
И Устрицы — все до одной — 
Пред ними стали в ряд.

И молвил Морж: «Пришла пора 
Подумать о делах: 
О башмаках и сургуче, 
Капусте, королях, 
И почему, как суп в котле, 
Кипит вода в морях».

Взмолились устрицы: «Постой! 
Дай нам передохнуть! 
Мы все толстушки, и для нас 
Был очень труден путь». 
— Присядьте, — Плотник отвечал, — 
Поспеем как-нибудь.

— Нам нужен хлеб, — промолвил Морж, — 
И зелень на гарнир, 
А также уксус и лимон, 
И непременно сыр. 
И если вы не против, 
Начнем наш скромный пир.

— Ах, неужели мы для вас 
Не больше, чем еда, 
Хотя вы были так добры, 
На пригласив сюда! 
А Морж ответил: «Как блестит 
Вечерняя звезда!

Я очень рад, что вы пришли 
В пустынный этот край. 
Вы так под уксусом нежны — 
Любую выбирай». 
А Плотник молвил: «Поскорей 
Горчицу мне подай!»

— Мой друг, их заставлять спешить 
Отнюдь мы не должны. 
Проделав столь тяжелый путь, 
Они утомлены. 
— С лимоном, — Плотник отвечал, — 
Не так они вкусны.

— Мне так вас жаль, — заплакал Морж 
И вытащил платок, — 
Что я не в силах удержать 
Горючих слез поток. 
И две тяжелые слезы 
Скатились на песок.

А Плотник молвил: «Хорошо 
Прошлись мы в час ночной. 
Наверно, Устрицы хотят 
Пойти к себе домой?» 
Но те молчали, так как их 
Всех съели до одной.

Нахуй ты вышел? - спрасили пацаны.
Которые дышат клеем.
Которые дышат солью.
Которые дышат хуями.
Немытыми хуями дышат крали.
У меня украли спайс.

Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь.
Не надо заводить архива,
Над рукописями трястись.
Цель творчества - самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.
Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.
И надо оставлять пробелы
В судьбе, а не среди бумаг,
Места и главы жизни целой
Отчёркивая на полях.
И окунаться в неизвестность,
И прятать в ней свои шаги,
Как прячется в тумане местность,
Когда в ней не видать ни зги.
Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.
И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца.

>>170706365 (OP)
Села муха на варенье
Вот и все стихотворение

>>170726917
Двачую, все детство так дедам морозам и прочим хуям отвечал

>>170715066
Не гуглится.
Самописное?

Вторая строфа очень понравилась.

>>170716745
>>170716654
Потому что это ахуенно, я кончил

Есенин. Письмо деду

Покинул я
Родимое жилище.
Голубчик! Дедушка!
Я вновь к тебе пишу...
У вас под окнами
Теперь метели свищут,
И в дымовой трубе
Протяжный вой и шум,

Как будто сто чертей
Залезло на чердак.
А ты всю ночь не спишь
И дрыгаешь ногою.
И хочется тебе
Накинуть свой пиджак,
Пойти туда,
Избить всех кочергою.

Наивность милая
Нетронутой души!
Недаром прадед
За овса три меры
Тебя к дьячку водил
В заброшенной глуши
Учить: "Достойно есть"
И с "Отче" "Символ веры".

Хорошего коня пасут.
Отборный корм
Ему любви порука.
И, самого себя
Призвав на суд,
Тому же самому
Ты обучать стал внука.

Но внук учебы этой
Не постиг
И, к горечи твоей,
Ушел в страну чужую.
По-твоему, теперь
Бродягою брожу я,
Слагая в помыслах
Ненужный глупый стих.

Ты говоришь:
Что у тебя украли,
Что я дурак,
А город - плут и мот.
Но только, дедушка,
Едва ли так, едва ли, -
Плохую лошадь
Вор не уведет.

Плохую лошадь
Со двора не сгонишь,
Но тот, кто хочет
Знать другую гладь,
Тот скажет:
Чтоб не сгнить в затоне,
Страну родную
Нужно покидать.

Вот я и кинул.
Я в стране далекой.
Весна.
Здесь розы больше кулака.
И я твоей
Судьбине одинокой
Привет их теплый
Шлю издалека.

Теперь метель
Вовсю свистит в Рязани,
А у тебя -
Меня увидеть зуд.
Но ты ведь знаешь -
Никакие сани
Тебя сюда
Ко мне не завезут.

Я знаю -
Ты б приехал к розам,
К теплу.
Да только вот беда:
Твое проклятье
Силе паровоза
Тебя навек
Не сдвинет никуда.

А если я помру?
Ты слышишь, дедушка?
Помру я?
Ты сядешь или нет в вагон,
Чтобы присутствовать
На свадьбе похорон
И спеть в последнюю
Печаль мне "аллилуйя"?

Тогда садись, старик.
Садись без слез,
Доверься ты
Стальной кобыле.
Ах, что за лошадь,
Что за лошадь паровоз!
Ее, наверное,
В Германии купили.

Чугунный рот ее
Привык к огню,
И дым над ней, как грива, -
Черен, густ и четок.
Такую б гриву
Нашему коню, -
То сколько б вышло
Разных швабр и щеток!

Я знаю -
Время даже камень крошит..
И ты, старик,
Когда-нибудь поймешь,
Что, даже лучшую
Впрягая в сани лошадь,
В далекий край
Лишь кости привезешь...

Поймешь и то,
Что я ушел недаром
Туда, где бег
Быстрее, чем полет.
В стране, объятой вьюгой
И пожаром,
Плохую лошадь
Вор не уведет.

Декабрь 1924
Батум

Облезшего Кафку прогнали с пляжа,
И он написал об этом в твиттер.
Неважно, кто судьи, когда ты знаешь,
Что присяжные — шлюхи, а обвиняемый — пидор.

Не знаю, как жить, потерял инструкцию.
Кому позвонить и кому помолиться?
Гитлеру? Будде? Эмиру Кустурице?
Фотографии Йорка на передовице?

Не знаю, мне мама сказала однажды,
Забыть про богов и есть ложками кашу.
Нарисуй мне в блокноте, что хочешь, не важно.
Если стыдно — я завтра же это закрашу.

>>170711997
Золотые слова, теряет страна гениев.

>>170727230
Недавно как раз открыл для себя Есенина.
Думал там онли стишки про любофф и русские берёзки (тм), но позднее творчество разубедило меня.
"Черный человек" и "письма к матери/женщине" - топ.

ТРИ РАССКАЗА ПРО ВЕТЕР

I

Был красным ветер вдалеке, зарей зажженный. Потом струился по реке зеленый. Потом он был и синь и желт. А после тугою радугой взошел над полем.

II

Запружен ветер, как ручей. Объяты дрожью и водоросли тополей, и сердце - тоже. Неслышно солнце за зенит склонилось в небе... Пять пополудни. Ветер спит. И птицы немы.

III

Как локон, вьется бриз, как плющ, как стружка завитками. Проклевывается, как ключ в лесу под камнем. Бальзамом белым напоит ущелье он до края и будет биться о гранит, изнемогая.

ШКОЛА

Учитель

Кто замуж выходит за ветер?

Ребенок

Госпожа всех желаний на свете.

Учитель

Что дарит ей к свадьбе ветер?

Ребенок

Из золота вихри и карты всех стран на свете.

Учитель

А что она ему дарит?

Ребенок

Она в сердце впускает ветер.

Учитель

Скажи ее имя.

Ребенок

Ее имя держат в секрете. (За окном школы - звездный полог.)

-Гарсиа Франсиско Лорка.

>>170710296
Прослезился

Охуеваю охуенно, До охуения хуярю, Хуйнусь c хуёвыми хуями, Хуева хуйня, нахуярясь, хуйни дохуя нахуярила, Нахуя? Расхуяривай нахуй, а хуя хуй, ахуея хуйнёт хуяярище, хуйная хуевце отхуярят хуйностью хуйше, хуяря нахуйника, хуйность хуярит, хуистый хуяк, Нахуя, хуй недохуя нахуярились хуёвыми хуями хуивы хуи, Охуевая ахуенно, до охуйерия хуйяря, Расхуяривай нахуй- хуйбицкии хуйки!

>>170727175
А ведь это я написал. Не кто-то, а я. Спасибо, анон.

>>170727088
Да, это я написал.

>>170717728
Читал в детстве. Охуенно.

###

Быть может, мысль и не свежа,
Любовь — избитейшая вещь.
Она как острие ножа —
Не смог я сердце уберечь.

Я не могу открыться, нет.
Боюсь, что мне не скажут «Да».
И пусть признанье подождет,
Пусть завтра, после, никогда!

Такой ужасно малый шанс,
Проклятье чёртовой судьбы!
Она свела зачем–то нас.
Ах, если, если, если бы!

Я от признанья воздержусь,
И буду молча лишь смотреть.
Ах, чёрт дери, какая жуть!
Ведь это жизни моей треть!

Я, чёрт возьми, влюбился, да.
И это в первый раз со мной.
В груди болит, мозгу — бурда.
В ушах почти курантов бой.

И всё же страшно мне весьма,
Я молод, но уже не юн.
Стучит в груди. В мозгу туман.
Ведь мой любимый — тоже кун.

Михаил Щербаков — Дело шло к рассвету


Дело шло к рассвету, вьюги бушевали,
зимняя погода лезла вон из кожи.
В доме шло веселье, гости танцевали,
ты была прекрасна - прямо-таки до дрожи.
И никто не слышал, как метель гудела,
каждый был обласкан и храним судьбою...
Я ж тогда подумал: плохо наше дело!
Хватит нам с тобою лиха,
будет нам с тобою...

Так оно и вышло - всё смешалось в доме,
развалились гнёзда, закружились русла.
Ты молчишь и сердце держишь на ладони...
Боже, всё так просто! Что же всё так грустно?
То ли дело прежде, в юности лазурной,
вот уж впрямь - бывало разного немало!..
Я любил бессчётно, и всегда безумно.
И всегда успешно, знаешь,
жертв не возникало...

Люди мне сказали: разделяй и властвуй,
торжествуй и празднуй, а то проморгаешь.
Сфера вольных мыслей, область дальних странствий,
выбирай что хочешь, поступай как знаешь!..
Всё вы, люди, врёте, а я всё киваю,
бес во мне какой-то - ест меня и губит.
Никому не верю, ничего не знаю,
знаю, что люблю тебя,
но кто ж тебя не любит!..

И, как прежде, тонет всё в весёлом вздоре,
вьюга рвёт и мечет, гости веселятся...
Сил моих нет больше, я хочу на море,
я хочу забыться, я хочу влюбляться,
лазать по откосам, грезить о мадоннах,
излучать сиянье, небу подражая...
Вот бы как!.. Но сердце держишь ты в ладонях.
Чем же крыть? А крыть и нечем.
Так и продолжаем жить...

>>170726662
Дитя с безоблачным челом
И удивленным взглядом,
Пусть изменилось все кругом
И мы с тобой не рядом,
Пусть годы разлучили нас,
Прими в подарок мой рассказ.

Тебя я вижу лишь во сне,
Не слышен смех твой милый,
Ты выросла, и обо мне,
Наверное, забыла.
С меня довольно, что сейчас
Ты выслушаешь мой рассказ.

Он начат много лет назад
Июльским утром ранним,
Скользила наша лодка в лад
С моим повествованьем.
Я помню этот синий путь,
Хоть годы говорят: забудь!

Мой милый друг, промчатся дни,
Раздастся голос грозный.
И он велит тебе: "Усни!"
И спорить будет поздно.
Мы так похожи на ребят,
Что спать ложиться не хотят.

Вокруг - мороз, слепящий снег
И пусто, как в пустыне,
У нас же - радость, детский смех,
Горит огонь в камине.
Спасает сказка от невзгод -
Пускай тебя она спасет.

Хоть легкая витает грусть
В моей волшебной сказке,
Хоть лето кончилось, но пусть
Его не блекнут краски,
Дыханью зла и в этот раз
Не опечалить мой рассказ.

>>170726929
Двачую.

Ручей с холодною водой,
Где я скакал, как бешеный мулла,
Где хорошо.
Чека за 40 верст меня позвала на допрос.
Ослы попадались навстречу.
Всадник к себе завернул.
Мы проскакали верст пять.
«Кушай», — всадник чурек отломил золотистый,
Мокрый сыр и кисть голубую вина протянул на ходу,
Гнездо голубых змеиных яиц,
Только нет матери.
Скачем опять, на ходу
Кушая неба дары.
Кони трутся боками, ремнями седла.
Улыбка белеет в губах моего товарища.
«Кушай, товарищ», — опять на ходу протянулась рука с кистью глаз моря.
Так мы скакали вдвоем на допрос у подножия гор.
И буйволов сухое молоко хрустело в моем рту,
А после чистое вино в мешочках и золотистая мука.
А рядом лес густой, где древний ствол
Был с головы до ног окутан хмурым хмелем,
Чтоб лишь кабан прошиб его, несясь как пуля.
Чернели пятна от костров, зола белела, кости.
И стадо в тысячи овец порою, как потоп,
Руководимо пастухом, бежало нам навстречу
Черными волнами моря живого.
Вдруг смерклось темное ущелье. Река темнела рядом,
По тысяче камней катила голубое кружево.
И стало вдруг темно, и сетью редких капель,
Чехлом холодных капель
Покрылись сразу мы. То грозное ущелье
Вдруг встало каменною книгой читателя другого,
Открытое для глаз другого мира.
Аул рассыпан был, казались сакли
Буквами нам непонятной речи.
Там камень красный подымался в небо
На полверсты прямою высотой, кем-то читаемой доныне.
Но я чтеца на небе не заметил,
Хотя, казалось, был он где-то около.
Быть может, он чалмой дождя завернут был.
Служебным долгом внизу река шумела,
И оттеняли высоту деревья-одиночки.
А каменные ведомости последней тьмы тем лет
Красны, не скомканы стояли.
То торга крик? Иль описание любви, и нежной и туманной?
Как пальцы рук, над каменной газетой белели облака.
К какому множеству столетий
Окаменелых новостей висели правильно строки?
Через день Чека допрос окончила ненужный,
И я, гонимый ей, в Баку на поезде уехал.
Овраги, где клубилася река
В мешках внезапной пустоты,
Где сумрак служил небу.
Я узнавал растений храмы
И чины, и толпу.
Здесь дикий виноград я рвал,
Все руки исцарапав.
И я уехал.
Овраги, где я лазил, мешки русла пустого, гдепрятались святилища растений,
И груша старая в саду, на ней цветок богов — омела раскинула свой город,
Могучее дерево мучая деревней крови другой, цветами краснея,—
Прощайте все!
Прощайте, вечера, когда ночные боги, седые пастухи, в деревни золотые вели свои стада.
Бежали буйволы, и запах молока вздымался деревом на небо
И к тучам шел.
Прощайте, черно-синие глаза у буйволиц за черною решеткою ресниц,
Откуда лились лучи материнства и на теленка и на людей.
Прощай, ночная темнота,
Когда и темь и буйволы
Одной чернели тучей
И каждый вечер натыкался я рукой
На их рога крутые,
Кувшин на голове
Печальнооких жен
С медлительной походкой.

По прямой извилистой дороге
Ехал бесколесный грузовик.
Ехали уроды на поминки,
Ехали Живого хоронить…
Из дурдома все сбежали вместе,
Подкопав чердак через подвал.
И Немой орал блатные песни,
А Глухой записывал слова.

За рулём сидел у них Безрукий,
А Безногий жал на тормоза.
Им Слепой показывал дорогу,
А Дурак бибикал без конца.
Вдруг с-за поворота вышла банда.
Грузовик пришлось остановить.
Тут Немой Глухому чтой-то крикнул,
И Безрукий вскинул дробовик !

Вот Слепой прицелился и стрельнул !
- Половину банды – наповал.
Остальные в страхе разбежались,
Но Безногий мигом всех догнал !
В спешке не заметил Атамана
(Тот в болоте спрятаться решил),
Но Живой "достал" его с нагана,
А Дурак носками задушил.

А потом в машину загрузились.
Каждый расстарался - кто как мог.
Очень уж уроды торопились,
Чтоб Живой до кладбища не сдох.
Очень уж уроды торопились,
Чтоб Живой до похорон не сдох.
По кривой извилистой дороге
Через лес и горы напрямик.
Ехали уроды на поминки.
Ехали Живого хоронить !

Источник: https://www.chitalnya.ru/work/1526750/
При копировании материалов с сайта, активная ссылка на оригинальный материал обязательна.
Все права защищены © chitalnya.ru

>>170736138
Извините за последние строчки, проглядел.
Ну что за пидарас изообрел этот ебучий скрипт?

Это вам —
упитанные баритоны —
от Адама
до наших лет,
потрясающие театрами именуемые притоны
ариями Ромеов и Джульетт.

Это вам —
пентры,
раздобревшие как кони,
жрущая и ржущая России краса,
прячущаяся мастерскими,
по-старому драконя
цветочки и телеса.
Это вам —
прикрывшиеся листиками мистики,
лбы морщинками изрыв —
футуристики,
имажинистики,
акмеистики,
запутавшиеся в паутине рифм.
Это вам —
на растрепанные сменившим
гладкие причёски,
на лапти — лак,
пролеткультцы,
кладущие заплатки
на вылинявший пушкинский фрак.
Это вам —
пляшущие, в дуду дующие,
и открыто предающиеся,
и грешащие тайком,
рисующие себе грядущее
огромным академическим пайком.
Вам говорю
я —
гениален я или не гениален,
бросивший безделушки
и работающий в Росте,
говорю вам —
пока вас прикладами не прогнали:
Бросьте!

Бросьте!
Забудьте,
плюньте
и на рифмы,
и на арии,
и на розовый куст,
и на прочие мелехлюндии
из арсеналов искусств.
Кому это интересно,
что — «Ах, вот бедненький!
Как он любил
и каким он был несчастным…»?
Мастера,
а не длинноволосые проповедники
нужны сейчас нам.
Слушайте!
Паровозы стонут,
дует в щели и в пол:
«Дайте уголь с Дону!
Слесарей,
механиков в депо!»

У каждой реки на истоке,
лежа с дырой в боку,
пароходы провыли доки:
«Дайте нефть из Баку!»
Пока канителим, спорим,
смысл сокровенный ища:
«Дайте нам новые формы!» —
несётся вопль по вещам.

Нет дураков,
ждя, что выйдет из уст его,
стоять перед «маэстрами» толпой разинь.

Товарищи,
дайте новое искусство —
такое,
чтобы выволочь республику из грязи.

>>170736564
лизал бы 2 часа

>>170736846
Жопу бомжихи?

Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.

Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
He забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен все воссоздавать c основ.

Умей поставить в радостной надежде,
Ha карту все, что накопил c трудом,
Bce проиграть и нищим стать как прежде
И никогда не пожалеть o том,
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: "Иди!"

Останься прост, беседуя c царями,
Будь честен, говоря c толпой;
Будь прям и тверд c врагами и друзьями,
Пусть все в свой час считаются c тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье
Часов и дней неуловимый бег, -
Тогда весь мир ты примешь как владенье
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!

Я сегодня кинул зигу прямо во дворе
Чтоб светило солнышко с неба детворе

Покатилась колесом к полю у ручья
Гладкая, блестящая зигушка моя!

В окнах отражается золотистый луч
Солнце улыбается - нет на небе туч!

Чтобы людям думалось только о добре
Я сегодня кинул зигу прямо во дворе

>>170706365 (OP)
"Нахуй ты вышел?"
Спрашивают пацаны,
Которые дышат солью,
Которые дышат клеем,
Которые дышат хуями.
Немытыми хуями дышат крали.
У меня украли спайс.

© Бродский

>>170726929
Йоська, он такой родной и знакомый
Я его называю папой
Иногда даже мамой Йосей
Без поэзии жить нет смыслы
Хорошо что на свете был Бродский.
Бродскому_Йосе

БРОДСКИЙ, СЕЛИН, КАФКА, САРТР, КАК СКУЧНА БЫЛА БЫ БЕЗ ВАС НАША ЗЕМНАЯ ДОЛЯ, СПАСИБО ВАМ СУДАРИ

Анон, как бы ты жил без поэзии? Не имея возможности читать танцы красноречия, танцевать словами и фразеологизмами, резать рифмами тело бытия. Возможно ли вообще такое существование без сущности?

>>170737034
сладкую писечку олчевидно же

Я помню чудное мгновенье
Передо мной явилась ты
Как мимолетное виденье
Как гений чистой красоты...

Сея поэзия есть совершенство формы и содержания!